Искатель. 1962. Выпуск №6

Когда мы стали опускаться по широкой, с золочеными перилами лестнице, покрытой богатым, пестрым ковром, до моих ушей донесся вначале едва различимый, а после все более и более явственный гул.

«Ага, сон? Вы слышите? — воскликнул Ренато. — Вот вам спящий город!»

У дубовых дверей с тяжелой средневековой резьбой и с четким девизом вокруг изображения сатаны: «Забудь, что ты жив…» — мы остановились. Откуда-то из-за портьеры появился толстый человек в черной маске и в одеянии арлекина.

«Дайте сто лир этому негодяю. Это Цербер, который сторожит вход в царство Аида».

Я едва расслышал слова Ренато, потому что из-за массивной двери неслись страшные крики, визги, шум, вой, рев.

Я вручил деньги арлекину, и он услужливо распахнул перед нами дверь. Я рванулся назад, но цепкие руки Ренато удержали меня.

«Теперь смотрите, смотрите внимательно!» — прокричал он.

Первое впечатление было необычным. Мне показалось, что я нахожусь в воскресный день на пляже во Фреджене, где на очень узкой полоске песка между сосновым лесом и морем, собралось население всего Рима. Но через мгновение это прошло. Густое, почти прямолинейное облако табачного дыма висело над огромным скопищем людей. Казалось, все они болтаются в нем на невидимых нитях. Они кача-^ лись, корчились и вопили, как кошки, повисшие над пропастью. Люди сидели на столах, раздевались, одевались, пили, ели, таскали друг друга за волосы, хватали друг друга за горло, скрежетали зубами, падали, вставали, лежали в изнеможении, обессиленно, как привидения, бродили из стороны в сторону, извивались, как змеи, падали и, казалось, умирали…

Это было кошмарное зрелище. Настоящий ад, хуже — судный день, неистовое пиршество перед всеобщей гибелью.

«Ренато, боже мой, что это такое?!» — пытаясь скрыть ужас, спросил я.

Он, скрестив руки на груди, с выражением величайшего презрения долго смотрел на безумную вакханалию, происходившую в этом нечистом человеческом муравейнике.

«А музыка! Вы слышите музыку, профессор? Это вам не Россини, не Доницетти, не Верди! Визг, привезенный к нам из-за океана, из далекой цивилизованной страны, которая претендует на право быть кладезем материальных и духовных благ всего человечества на земле, — вот что заменило музыку».

Только тогда я понял, что присутствующие в зале танцуют! Слева, на эстраде, уродливой и кривой, составленной из гнилых досок, грязных камней и листов ржавой жести, стояли, сидели и лежали музыканты в изорванных одеждах. Они терзали скрипки и виолончели, разбивали рояли, дули в саксофоны и тромбоны с такой яростью, будто хотели выдуть из них самую душу. Они крошили барабаны, маленькие и большие. Перед микрофоном стояло сумасшедшее существо. Оно было тонким и длинным и почему-то напоминало струну на гитаре, которую то натягивают до предела так, что она вот-вот лопнет, то отпускают, и она безнадежно свисает, не способная издать ни единого звука. Певица периодически вытягивалась, приподнимаясь на носки^ Из ее горла вырывался пронзительный визг, способный проколоть самые толстые барабанные перепонки. Визг переходил в крик голодного шакала, в звериный рев, в лошадиное ржание и, наконец, замирал в страшном хрипении. Над всем этим властвовал какой-то скрытый патологический ритм. Он гипнотизировал людей, заставляя их повиноваться хаосу звуков…

«Что это такое, Ренато?» — уже с нескрываемым ужасом повторил я, совершенно забыв, как сюда попал, почему пошел за художником.

«Это глубочайший духовный разврат человечества XX века, чума, завезенная к нам из дикой страны, вирус безумия и гниения разжиревших и обреченных. Эта болезнь возникла среди тех, кто сошел с ума от страха перед будущим и потерял способность видеть прекрасное. Но это еще не все, профессор. Идемте. Пусть вас толкают, бьют, пинают — не обращайте внимания. Вы ведь решили посмотреть мой сон!»

В конце зала, за кроваво-красной портьерой, мы снова оказались у широкой, устланной ковром лестницы. Дорогу преградили две женские фигуры, затянутые в черные лоснящиеся одежды с масками вместо лиц.

«Этим, родившимся от брака смерти и разврата, дайте по сто лир каждой…»

Наверху была мертвая тишина. Оглушенный криками танцевального зала, я в нерешительности застыл перед золоченой решеткой, отделявшей лестничную площадку от длинного, тускло освещенного мраморного коридора.

Ренато толкнул ногой решетку, и она бесшумно распахнулась. Ступая по мягкому ковру, делающему шаги совершенно неслышными, я вдруг почувствовал легкий дурманящий запах, смешанный с запахом больницы… Чем дальше мы уходили по коридору, тем он становился все более и более тяжелым. Голова начала немного кружиться.

«Куда мы идем, Ренато?» — прошептал я.

«Следующий круг ада…»