Искатель. 1963. Выпуск №3

Человек на крохотной шлюпчонке плывет в ночи и тумане. Нет, не простое биологическое желание выжить, не боязнь смерти заставляют его продолжать путь. Он не знает этой боязни.

Он борется — потому что не может сдаться без борьбы. Таким уж он вырос. Таким воспитан.

3

«С одной стороны море, с другой — горе, с третьей — мох, а с четвертой — ох…» Где он слышал эту пословицу?

Ночь. Ночь. Туман ощутим даже во тьме — его влажное прикосновение, его густота. Море спокойно.

Руки не чувствуют весел — натрудились, тело немеет в холодной воде. Временами появляется странное ощущение: будто он, Иван Куницын, исчез, тело растворилось, осталось лишь одно — слух. Слух стал изощренным, всеохватывающим, как бы радарным лучом он объемлет огромное расстояние вокруг, вслушиваясь в странные хлопки волн, какие-то скрипящие звуки, неожиданный стук.

А затем боль возвращает ему тело, боль не дает утерять себя. Он корчится от этой боли и радуется ей: боль — это жизнь, умеет болеть только живое. Болят ознобленные мышцы, суставы, каждому вздоху отвечают сотни иголок, вонзающихся в грудь.

Удивительно, что человек способен столько времени переносить озноб. Его колотит и колотит — должна устать, наконец, и сама дрожь.

Стук дерева о дерево. Неужели лодка? Откуда донесся звук?

Туман лишает слуховой ориентировки. Скрип будто донесся со всех сторон одновременно — отражение в зеркальной комнате, издевка моря. Он гребет в сторону. Звук возникает как будто в том месте, где он только что был.

Шлюпка описывает широкий круг. Тишина. Никого.

Теперь слышно мелодичное позвякиванье. Похоже на судовой телеграф.

Как будто впереди волны разбиваются о массивное металлическое тело — хлюп-хлюп. Вдруг вспышка во тьме — это, несомненно, электрическая вспышка, такая пронзительная и яркая.

Вот уже несколько огней впереди — обычная иллюминация судна, стоящего на якоре. Топовые огни. Скорей греби!

Всем телом подается вперед. Но сейнер не приближается.

Корабль уходит.

Снялся с якоря в последний момент и уходит в туман.

Огни погасли. Все сразу. Словно туман опустился, как шторка, и закрыл их. А почему же он не слышал работы двигателя? Сейнер ушел беззвучно, как парусник.

Ночь, ночь, ночь! Если бы прорезать темноту светом, выпутаться из вязкой дегтярно-темной массы! Будь у него патроны, он стрелял бы в ночь, стрелял, чтобы вновь почувствовать свою силу, заявить о себе, услышать грохот выстрелов…

Он пьет воду — три глотка. Горечь, тошнота.

Память словно волшебный фонарь-проектор, кто-то вставляет один за другим снимки в камеру. Аэродром. Клуб. Ребята собрались в «шаробойке», ходят вокруг большого стола, чистят мелом кии. Стучат шары, падая в лузы. Смех…

Судороги сводят спину, не дают грести. Открытый нож Иван держит на коленях — если судорога не отпустит, надо колоть тело.

Ночь нескончаема. И в ней один за другим появляются и беззвучно исчезают корабли…

4

Диспетчерская порта. На столе карта, испещренная линиями поисковых маршрутов.

Валерий Александрович Защелкин склонился над картой, он переставляет картонные силуэтики поисковых судов.

Техник-капитан Юмашев спит тем чутким, настороженным сном, которым спят сиделки в больничных палатах, охотники, ожидающие зорьки, солдаты в окопах. Просыпается он будто от толчка: время выходить на связь.

Писк, треск рации.

— С «Макаровца» докладывают. У Белого острова встретили охотников, они слышали вчера взрыв. Может, самолет?

— Хорошо. Проверим.

К Защелкину подходит Юмашев. Лампочка без абажура резко обозначает на лицах тени усталости. Вторая ночь дежурства.

Сообщения с поисковых судов приходят каждый час.

И вдруг радио доносит взволнованный голос:

— На острове Среднем потушен маяк. Стекла разбиты, в маяке стреляные гильзы…

— Это Куницын! — кричит Юмашев. — А записки, записки нет?

— На маяке надпись — стертая, не разобрать ничего.

— Ну что вы на это скажете? — спрашивает Юмашев Защелкина.

— Огонь ему нужен был. Вот в чем дело.

— Ах ты черт! — Юмашев бьет по столу кулаком. — Значит, ранец утонул вместе с парашютом. Остался Иван без ракет, без спичек. А мы ждали сигнала!

5

Волны резче бьют в борта лодки, она уже не мягко поднимается на их спокойных спинах, а переваливается с боку на бок. Ветер — значит исчезнет туман.

Лишь бы только была погода. С рассветом над морем появятся самолеты. Летчики будут всматриваться в темно-зеленую поверхность… Не зря он покинул остров — его ждет чистое утро. Скоро, скоро! Ветер рождается перед рассветом.

Он гребет, наклонившись на один бок. Шлюпка черпает бортом воду. Зато если заснет, то вывалится в воду и проснется. Лучше еще раз окунуться, чем заснуть…

6

Светло. Туман развеялся. Но ни клочка чистого неба не видят воспаленные глаза. Тучи прижимаются почти к самой воде, из них выпадают сизые клочки, косо тянутся к волнам.

На миг неожиданно открывается окошечко: расходятся облака, и видно голубоватое, мерцающее полотно. Вверху другой мир, светлый, как будто весенний. Окошечко закрывается, и низкая темная туча обдает мокрым снегом. Тучи идут цепями, как атакующие: темная, клочкастая цепь, за ней белая морось, потом опять темная цепь.