Искатель. 1963. Выпуск №1

Красная лампочка загоралась и почти тотчас же гасла, так как он уже снаружи закрывал люк. Зеленый «мотылек» начинал равномерно пульсировать. Эта пульсация незначительно ускорялась через несколько минут, потому что Ланье шел в гору довольно быстро — ничего удивительного, что его дыхание учащалось. Яркое пятно его скафандра виднелось на экране значительно дольше, чем гаснущие сразу же после того, как проходил луч, контуры скал. Потом «мотылек» складывал крылья, а экран становился пустым — отражение скафандра исчезало. Это происходило в тот момент, когда Ланье спускался в колодец — его стенки, облицованные свинцом, отражали поток сигналов. Одновременно на главном пульте зажигался красный сигнал тревоги, а картина на экране локатора изменялась. Антенна радара, вращаясь с той же скоростью, уменьшала наклон, чтобы последовательно прочесать все более отдаленные от Станции сегменты территории. Приборы действовали так, потому что «не знали», что случилось: человек внезапно исчезал из сферы их электромагнитной власти. Через три-четыре минуты «мотылек» снова начинал взмахивать крылышками, радар находил потерявшегося, оба независимых прибора вновь регистрировали его присутствие. Ланье, покинув колодец, возвращался. Сигнал тревоги, однако, продолжал пылать — его нужно было выключить. Если это не делалось, реле времени через два часа выключало его автоматически для того, чтобы из-за забывчивости людей аппаратура не потребляла напрасно энергию. Ведь в ночное время ее можно черпать только из аккумуляторов, которые днем заряжались солнцем.

Разобравшись в работе аппаратуры, Пиркс решил, что все это слишком сложно. Ланье ни во что не вмешивался. Он верил в записи протоколов комиссии. Кроме того, он считал, что подобные вещи должны иногда случаться.

— Эти негативы? — ответил он на вопрос Пиркса. — Эти негативы не имеют никакого значения. Человек и не такие вещи делает, когда понервничает. Логика оставляет нас гораздо раньше, чем жизнь. Тогда каждый начинает поступать бессмысленно…

От дальнейшей дискуссии Пиркс отказался.

Кончалась вторая неделя лунной ночи. Пиркс после всех своих исследований знал столько же, сколько и вначале. Может, и вправду трагический случай навсегда останется невыясненным? Может, это было одно из тех происшествий, приходящихся одно на миллион, восстановить которые невозможно?

Постепенно Пиркс втянулся в совместную работу с Ланье. В конце концов нужно было что-нибудь делать, как-то заполнить время. Он научился пользоваться большим астрографом (да, все-таки получалась обычная каникулярная практика), потом начал ходить попеременно с товарищем к колодцу, в котором пластинки оставлялись на многочасовую экспозицию.

Приближался ожидаемый с нетерпением рассвет. Жаждущий получить какие-нибудь сведения о мире, Пиркс манипулировал около радиостанции, но добыл из динамика только бурю тресков и свист, возвещающие близкий восход солнца. Потом был завтрак, после завтрака проявление снимков, над одним Ланье корпел особенно долго, так как обнаружил замечательный след какого-то мезонного распада. Он даже Пиркса позвал к микроскопу, но тот оказался равнодушным к очарованию ядерных превращений. Потом был обед, час у астрографов, визуальные наблюдения звездного неба. Приближалось время ужина. Ланье уже возился в кухне, когда Пиркс — сегодня была его очередь — всунул голову в дверь и сообщил, что выходит. Ланье, занятый изучением сложного рецепта на коробке с яичным порошком, буркнул, чтобы Пиркс поспешил: омлет будет готов через десять минут.

Пиркс с пачкой пластинок в руках, уже в скафандре, проверив, надежно ли зажимы соединили шлем с воротником, отворил настежь обе двери — кухни и радиостанции, — вошел в камеру, захлопнул герметическую дверь, отворил люк, вылез наверх, но не закрыл его, чтобы побыстрее вернуться. Это было вполне допустимо — Ланье все равно не собирался выбираться наружу.