Искатель. 1963. Выпуск №1

— Полюбите чумную бациллу или холерный вибрион. Это бабочка шелкопряда. Она хуже чумы для кедра.

— Я не думаю, что эмоции могут помочь ученому.

— Вы принципиальный сухарь, Василий Петрович.

Талаев остановился вдруг.

— Что это?

Слова прозвучали в звенящей пустоте.

Деревья вокруг стояли голые. Это были не кедры, а скелеты их. Черные, словно обгоревшие стволы, воздетые к небу обнаженные ветви.

Пекло солнце. Скелеты не давали тени.

Тайга была мертва.

— Что это? — снова спросил Талаев.

— Шелкопряд. Идет шелкопряд. Он в четные годы — гусеница, а в нечетные — бабочка.

— Оборотень?

— Физиологический цикл.

— Страшная штука!

— Как видите.

Оглядевшись, Талаев неожиданно спросил:

— А как мы сюда попали?

— Шли и пришли.

— Спасибо за экскурсию! — сказал Талаев. Он только теперь понял, что Болдырев пригласил его не на охоту.

Уже несколько месяцев кряду энтомолог довольно регулярно заходил к нему в лабораторию и заводил разговоры о тайге, жаловался, что ученые смежных, в известном смысле, областей совсем не интересуются лесом, хотя во многом могли бы помочь лесовикам и энтомологам, которые буквально задыхаются от всякой нечисти, свалившейся на тайгу. А могли бы!

— Я доволен, — ответил Болдырев. — Вы увидели, что такое шелкопряд в тайге.

— С таким же успехом вы могли пригласить меня на кладбище.

— Но гибель этих деревьев бессмысленна!

— Не апеллируйте к моим чувствам!

Болдырев замолчал.

Они пошли к домику лесничего.

Увидев их вернувшимися с пустыми руками, лесничий почему-то очень обрадовался, крикнул, чтобы поставили самовар, засуетился у стола.

— А я думал, вы побаловаться решили, — приговаривал он, собирая на стол. — Сам-то я, грешным делом, не терплю любителей. Любитель во всяком случае что купчишка в кабаке. Вот кабанья свежинка. Губа сохатина — хозяйка сама коптила. Пальчики оближешь! Да вы не стесняйтесь!

Талаев смотрел на стол, уставленный яствами. Такого пиршества он не видел с довоенных лет.

— Скоро и промысловикам, и любителям делать здесь будет нечего, — сказал Болдырев.

Лесничий остановился у стола с тарелкой в руках.

Солнечный свет широкой полосой врывался в окно, падал на белую скатерть с глубокими слежавшимися прямоугольниками складок и озарял всю избу — желтые скобленые стены и потолок, печь, сложенную из серых камней, нехитрую утварь, И лицо лесника, застывшее в изумлении.

— Шелкопряд идет. На соседнем участке — шелкопряд, — сказал Болдырев, наливая водку в стакан.

Лесничий будто стал ниже ростом, потоптался на месте и почему-то понес полную тарелку мяса обратно на кухню.

— Почему вы боитесь своих чувств, Василий Петрович? Не открещивайтесь от них. Сухарник, что мы видели, — капля в море. Только в нашей области шелкопряд съел больше миллиона гектаров кедра. А в других? Бабочки, которых мы видели, перемахнули через Байкал. Шелкопряд идет на леса Бурятии.

— Почему вы мне это говорите?

— Вы микробиолог. И я знаю, что микробиологи пытались бороться с насекомыми с помощью бактерий.

— Вы, Владимир Осипович, энтомолог. Гусеницы — это по вашей части, а если вы слышали о попытках, то слышали и о том, что они оказались безрезультатными.

* * *

В дверь постучали. Неожиданно и резко. Василий Петрович оторвался от микроскопа.

— Войдите…

И по привычке окинул взглядом кабинет — белый, сверкающий никелем и стеклом. Все стояло на своих местах и было очень чисто и аккуратно.

Дверь распахнулась. Болдырев вошел в лабораторию, шумно придвинул стул, сел, облокотившись о колени, и сцепил пальцы — рук.

— Вы помните кедры?

— Кедры? — переспросил Талаев. Он помнил. Они шли по лесу, и перед ними отступал солнечный занавес, открывая корабельную чащу. Это видение посещало его часто все два года, что прошли с того самого дня неудачной охоты.

— Конечно, помню!

— Можете забыть. Кедров нет!

— Шелкопряд?

— Да.

Талаев не мог представить себе, что там, в корабельной чаще, лишь черные скелеты с вздыбленными сучьями. И он понял, что никогда не сможет представить себе этого.

— Жаль, — проговорил Василий Петрович. Ему не хотелось вдаваться в расспросы.

— Мы неблагодарные млекопитающие! — сказал Болдырев и, ощутив неуместность выспренней фразы, поднялся, отошел к окну, думая, что объяснять великую сущность растительного мира Талаеву смешно. Разве он не знает, что растения первыми вышли на берег Мирового океана древности и утвердились на безжизненных скалах? Разве он не знает, что, будучи нашими антиподами по дыханию, растения начали поглощать углекислый газ и выделять кислород? Или Талаев не знает, что атмосферный кислород — продукт жизнедеятельности растений? И пищу, и кров, и огонь дали людям растения! А мы говорим этакое милое «жаль»…

— Что вы хотите, Владимир Осипович?

— Чтобы вы вспомнили…

— О том, что я неблагодарное млекопитающее, или о том, что погибли кедры?

— Нет. Об опытах Д'Эрелля!

«Вот оно что!» — подумал Талаев и сказал:

— Опыты Д'Эрелля неудачны. Бактериологический способ борьбы с саранчой потерпел провал. И у кого — у знаменитого микробиолога, первооткрывателя бактериофага!