Искатель. 1964. Выпуск №1

Рано утром я должен был оперировать последнего больного. Все было готово к операции, как вдруг ослепительный свет заполнил здание госпиталя. Раздался страшный грохот, здание закачалось. Я выглянул из окна и увидел, что с неба падает густой серый снег. Стало темно. Одна из сестер ворвалась в коридор, крича: «Вас срочно к телефону!»

Я бежал к телефону с неотвязной мыслью: «Откуда столько серой пыли? Почему она падает с неба?»

Хриплый голос кричал в трубке: «Атомный налет на Хиросиму! Сотни тысяч пострадавших! Немедленно приезжайте к горе Хиджи». Там семья! Я выбежал на улицу, не снимая халата, вскочил в машину, и мы помчались…

Там, где была Хиросима, подымался гигантский черный столб. Я видел города после бомбежек, но такой картины…

Вскоре пошел дождь, черными каплями падавший с неба. Перед въездом в город водитель включил фары, с трудом проникающие сквозь завесу копоти и дыма. Мы оказались в гуще беглецов. Кругом черные лица, лохмотья вместо одежды.

На перекрестке нас задержал военный патруль. Я высунулся из окна: «Мне необходимо ехать дальше, вот приказ». Впереди улицы были пустынны. Местность напоминала вулканический ландшафт — кратеры и холмы. Здесь двигались люди в плащ-палатках и черных масках. На носилках у них какие-то свертки… Истошные крики…

Немного погодя нас снова остановили. Человек в плаще и маске поднял руку и сказал: «Назад, сейчас же назад!» Я вылез из машины: «Мне необходимо попасть в лазарет на горе Хиджи».

«Назад, — настаивал солдат (под плащом я увидел военную форму). — Атомная бомба, усиливается радиоактивность».

Через завесу дыма и серой пыли, падающей с неба, к нам приблизилась закутанная фигура — офицер: «Куда вы хотите проехать?» Я схватил его за плащ, покрытый крупицами пыли: «В лазарет. А в городе моя семья, я должен ее разыскать». Офицер помедлил, вытащил карту и развернул ее: «Где жила ваша семья?» — «Рядом с миссионерской школой, около Западной площади». Офицер спрятал карту, даже не взглянув на нее. «Возвращайтесь и объезжайте город. Здесь проехать нельзя: гамма-лучи невероятной силы». Он обнял меня за плечи, подвел к машине и втолкнул в нее. Прежде чем закрылась дверца автомобиля, я знал: моя семья погибла…

Я остался в госпитале у горы Хиджи, — продолжал доктор. — Страшные дни… Смерть людей наступала по совершенно непонятным причинам. Над госпиталем, не переставая, кружился удушающий дым: неподалеку сжигали трупы погибших. У нас не хватало стерильных материалов, а главное — консервированной крови. Белокровие уносило тысячи жизней. Если бы у нас было достаточно средств для переливания крови, удалось спасти гораздо больше пострадавших, но и при самых примитивных средствах мы вырвали у смерти многих.

Свою семью я не искал. Единственным забвением была работа…

Как-то утром среди палаток госпиталя появились американские солдаты. Я уже слышал о прибытии первых самолетов с американскими врачами и журналистами и спокойно продолжал обход больных. Вдруг ко мне подошел японец в американской форме и пригласил проследовать в управление госпиталя. Я прервал обход и, преисполненный надежд получить оборудование и медикаменты, пошел вместе с переводчиком.

В палатке высокий человек в американской форме, пригласив меня сесть, представился: начальник американской медицинской комиссии.

Я рассказал ему о методах нашего лечения, о наших нехватках. Он вежливо слушал, не перебивал, потом, закурив сигарету, сказал: «Ваша работа вредна. Своим лечением вы только путаете картину болезни. Мы изолируем облученных людей в особое отделение». Я сразу не понял его и спросил: «Какой же метод вы примените?»

Он холодно посмотрел на меня и ответил:

«Никакого. Нам надо проследить за болезнью во всех ее проявлениях, составить таблицы, воспользоваться данными. Понятно?»

Цинизм его слов был ужасающий. Я вскочил: «Понял: облученные явятся подопытными животными! Смерть сотен тысяч ради составления таблиц!»

Американец, попыхивая сигареткой, развел руками:

«Не надо громких и жестоких слов. Мы с вами ученые, а наука не терпит сентиментальности. Это пока единственный шанс изучить на практике действие радиоактивных лучей на человека. В этом и есть служение науке».

«Я понимаю под наукой служение человечеству приобретенными знаниями. Без этого наука стала бы ареной преступлений».

Американец слегка наклонился ко мне.

«Я продлил бы нашу интересную дискуссию, если бы дальнейший спор мог что-либо изменить в наших планах. Но решение окончательное. Изоляция началась».

Моим единственным желанием было бежать. Белый халат казался насмешкой, издевательством. Я сорвал его…

— И вы бежали сюда? — спросил Таке Хирозе.