Искатель. 1964. Выпуск №1

Проводник недоуменно приподнял брови, пожал плечами, словно снимая с себя всякую ответственность, и молча отошел, а я, обрадованный предстоящей встречей и подогретый таинственным предостережением, решил поселиться в избушке. На следующий день пришел к избе, распахнул черную дверь и увидел старика, неспешно набивавшего патроны для ружья. Он не ответил на мое приветствие, даже не повернул головы. Я подошел, сел рядом и, закурив, сказал, что надоело жить в палатках, что пришел проситься на постой и ценой не поскуплюсь. На очень короткий миг рука старика задержалась в воздухе, он искоса, краем глаза, взглянул на меня и снова погрузился в свое занятие. Только когда я встал и направился к двери, он вдруг заговорил, заговорил так неожиданно, что я вздрогнул:

— Изба велика, живи… Живи, говорю!

Так я поселился в этой избе, и кстати: погода вскоре испортилась. Рабочие ушли в деревню, и я неспешно, пользуясь полным одиночеством, принялся за обработку материалов и вычерчивание плана. Старик молчал. Слова, услышанные мной в первое посещение, были единственными произнесенными им. Уходя порой в лес, я пел, смеялся, разговаривал сам с собой, а возвратившись, молчал: боязливый, вечно настороженный взгляд старика сковывал язык. Первое время, до ухода рабочих, эта дикая замкнутость на целые дни выгоняла меня из избы, и я ночевал в палатке; потом несколько раз пытался вызвать старика на разговор, расспрашивая об охоте, о рыбной ловле. Однако он продолжал молчать и лишь порой, когда я был особенно назойлив, ворчанием выражал недовольство.

Однажды вечером, в дождливую, скучную погоду, мы сидели у печки. Глядя на тлеющие угли, медленно исчезавшие под серым налетом пепла, я вдруг, сам не знаю почему, сказал, что, наверное, в таких местах обязательно должно водиться золото.

— Золото?

Я оглянулся на старика — он ли это сказал? Привыкнув к его постоянному молчанию, я готов был счесть все за галлюцинацию слуха.

— Золото? — повторил он еще более зловещим тоном. — А кто дал тебе право на это золото? Кто ты такой?

Мне стало не по себе. Растерянно, запинаясь, я пытался объяснить, что я не золотоискатель, что мне лично золото, пожалуй, вовсе ни к чему.

— Для государства, отец. Какое там еще право!..

— А-а… Для государства, говоришь?

Казалось, старик задохнется от бешенства. С ужасом я увидел, как начали медленно подниматься его руки с крепкими, узловатыми, черными от работы пальцами, как, привстав, он склоняется ко мне с очевидным желанием вцепиться в горло. Я мог бы свалить его с ног ударом кулака, но, по-видимому, необычность обстановки лишила самообладания. Наконец я по тянулся к заднему карману, где у меня лежал браунинг. Не знаю, то ли понял старик смысл моего движения, то ли припадок бешенства прошел сам собой, но вдруг он глубоко вздохнул, положил руки на колени и медленно опустился на самодельный табурет.

— Многие ищут золото, — закрыв глаза, тоскливо и словно прислушиваясь к своим словам, проговорил он. — Многие, да… А где оно, где?

«Он сошел с ума от одиночества», — подумал я. После этого случая я несколько ночей подряд не мог спать, раздумывая над странным поведением старика.

Снова на Черную Ламбу я приехал весной. Роняя белую чешую, над озером отцветала черемуха, пищали в зарослях камыша утята. Мои прежние страхи за зиму прошли, и я решил на этот раз также поселиться в избе старика, тем более что это избавляло меня от комаров и едкого дыма костра.

Мне открыла девушка. Ее появление было столь неожиданным, что я растерялся и, не в состоянии вспомнить ни одного подходящего к случаю слова, молча топтался на месте. У нее были стройные, изящные девические ноги, тронутые первым загаром, тонкая и гибкая талия и чуть рыжеватые, отливающие старой бронзой волосы.

— Здравствуйте! — сказала она просто.

Я продолжал смущенно молчать.

— Если вы к дедушке, то его нет дома, он на охоте. Впрочем, входите.

— Извините, — сказал я, — не знаю, кто вы и откуда, но у меня дело к хозяину.

— Только-то? Я замещаю его, я хозяйка!

— Вы?

— Ага.

Так началось наше знакомство.

Часто мы сидели над озером. Поддразнивая меня, она говорила:

— Ну, как не стыдно тебе сидеть здесь второй год и только чертить, чертить, чертить? Тут, говорят, не то железо, не то медь водится — не знаю. Вот и открой что-либо такое, совсем замечательное.

— И открою.

— Где тебе…

— Ей-богу, открою! Знаешь, я открою богатую руду, и на этом самом месте, где мы стоим, будет город…

Минуту спустя я сказал:

— Знаешь, что я открою? Золото!

Она вздрогнула.

— Как ты сказал: золото?

— Почему же нет?

— А я не хочу!

— Почему?

— Не надо!

— Почему?

— Мне не нравится золото, оно портит людей…

— Не понимаю.

— Один уже помешался на золоте, — она кивнула в сторону избы, — теперь начинает другой. Молчи, или дед перережет тебе горло.

— Почему?

Она молчала. Потом неловко рассмеялась.

— Не будь чудаком! Разве ты не видишь, что дед помешался на золоте? Почему, спросишь ты? А я откуда знаю! Мне известно только, что это какая-то тайна, связанная с замужеством моей сестры.

— Разве у тебя есть сестра?

— Да, только я не знаю, где она.