Соня читала «Трех мушкетеров». Крапотников строго-настрого запретил ей уходить. Она должна была ждать, пока тому, в соседней комнате, не понадобится помощь. Но в соседней комнате было тихо. Может быть, он там заснул? Такой смешной. Высокий, взрослый, а ищет дверную ручку не с той стороны. И дохлый хвост торчит из-под руки. Ужасно смешно. Уж если сам директор не знает, отчего умирают норки, то где знать ему…
— Где директор? — раздался громкий вопрос.
Соня-Тамерлан вздрогнула. Страшная голова смотрела на нее из соседней комнаты. Всклокоченные волосы, в зубах нахально дымилась папироса.
— Где этот Крапотников? — спросила голова ликующим тоном.
Соня опомнилась.
— Директор вышел, — обидчиво сказала она. Но ученый чудак только рассмеялся. Он выскочил из комнаты и схватил Соню за руку. Он потащил ее в ту самую комнату. От растерянности Соня даже не вырывала руку. На столе лежала растерзанная норка.
— Прошу прощения, — сказал голос за спиной.
Соня тихонько потянула свою руку обратно. Но Беклемишев ничего не замечал.
— Что это? — снова закричал он и сунул ей в нос пинцет с какой-то гадостью. Снаружи хлопнула дверь. Кто-то сбежал по крыльцу. — Слушай, Тамерлан, — свистящим шепотом сказал Славка. — Немедленно тащи сюда этого гениального комбинатора. Я дам ему урок на всю жизнь. Быстро!..
Соня послушно побежала.
— Таким образом, — лекторским голосом продолжал Беклемишев, — челюстные косточки этой рыбы не растворяются желудочными кислотами. Иногда они скапливаются в желудочном тракте и своими острыми краями вызывают многочисленные ранения, переходящие в язвы. Вы должны немедленно прекратить кормление зверьков этой рыбой…
Семен Семенович Крапотников молчал. Он только что посмотрел под лупой злополучные челюстные косточки. Все было ясно.
— А чем же я буду их кормить? — убитым голосом спросил он. — Я же отказался от запаса комбикорма.
И тут настала очередь Беклемишева растеряться.
— Можно отрубать головы, — сказал он.
Семен Семенович грустно покачал головой.
— Попробуйте накормить слона кильками с отрубленной головой.
— Это уже ваше дело, — сказал Беклемишев. — Будем думать вместе, — неловко поправился он.
— Я уже думаю, — сказал Семен Семенович. — Я уже кое-что придумал…
Крапотников смотрел на Славку. Он выпрямил спину и улыбался. Два сатанинских чертика прыгнули в его глаза. И исчезли.
— Я уже кое-что придумал, — повторил он. — На две недели комбикорма хватит. И нам поможет не кто иной, как старый пройдоха Згуриди.
В этот туманный день Топорков, Бедолагин и Янкин кейфовали. Ставить сеть почти вслепую было бессмысленным делом. Выполнять же взятые ранее обязательства по доставке дров, а также по ремонту сарайчика, очень нужного одному доброму человеку, как-то не хотелось. Вчерашней выручки за рыбу хватило на недельный запас чая, сахара и дешевейших папирос «Байкал». Непривычный избыток материальных благ наводил на всякие мысли.
— Вот жжем мы, ребята, эти папироски. Тощенькие. Гвоздики, одним словом. А в Америке миллионеры сигары курят. В той сигаре этих гвоздиков целая пачка. И ведь курят, не умирают.
— Смерть свое сама знает. Может, она его через сигару брать не хочет.
— А через чего она тебя, интересно, выцеливает? — ехидно спросил Янкин.
— Я мужик тертый, — ответил Бедолагин. — Меня выцелить трудно. Помню, в позапрошлом годе я новую жизнь начал. Совсем было в экспедицию устроился. Хотите верьте, хотите нет — полный меховой комплект выдали. Ну и х/б само по себе, как положено. Консервов и курева завались на складе. Держался я две недели…
— Врешь.
— Ну, полторы, — сказал Бедолагин и чиркнул спичкой.
— А я однажды жениться хотел… — вздохнул Топорков.
В этот туманный день владелец мотофелюги Згуриди искал среди заросших корявыми лиственницами улиц окраины домик, где живут три деклассированных элемента.
Веня Ступников не был алкоголиком. В институте он пил только по праздникам, а на четвертом курсе вместе с ребятами заходил иногда в «чинок» под стипендию. Тем более он никогда не пил спирта.
Сегодня он купил в магазине бутылку спирта. Он нес ее к замшелому домику музея, старательно исследуя со всех сторон мысль о том, что в одиночестве пьют лишь совершенно пропавшие люди.
Бутылка пустела очень медленно. После двух стопок мрачное настроение приходилось поддерживать искусственным путем.
— Все они такие, — убеждал себя Веня, наливая третью стопку.
Потом мысли приняли саркастическое направление. «Подумаешь, биология! Тоже мне наука. Живчик — яйцеклетка. Ах вы, сени, вестибюль мой, вестибюль! — Веня начал тихонько раскачиваться на стуле. — В конце концов я больше не могу. Я все могу, когда захочу. Только не отвлекаться. Плевал я на этого В. Д. Авдехина с его толстой книгой… И пить брошу, хоть спирт пить я уже умею…»