Искатель. 1965. Выпуск №5

Я поставила ведро на плоский камень и полезла вверх. Мне мешала перевязь, но снять ее я не решалась. Ничего, доберусь. И добралась.

Осторожно заглянула в дыру. Ничего не видно.

— У-уу, — сказала я басом, чтобы испугать медведя, если он там прячется.

— Уу-уу, — ответила мне гулким, пустым голосом пещера. Я решила, что это приглашение заходить. Нагнулась, кинула в пещеру камешек. Он, подскакивая, покатился вниз. Стукнулся раза два о стенки хода. Еще разок. И затих.

Если верить постуку камешка, ход уходил не очень круто. Недурно бы и в самом деле посмотреть, что там, рассудила я. Только вот нет фонаря, но возвращаться в лагерь, а главное, спускаться и снова подниматься по осыпи очень не хотелось. В конце концов глубоко забираться не буду. Коробок спичек у меня с собой, рассмотреть кое-что смогу. Взгляну и вернусь. Зато будет что рассказать вечером.

Я не очень толстая. Поэтому свободно пролезла в отверстие. Даже руку умудрилась держать на весу. Ход и в самом деле шел почти горизонтально. Понемногу он расширялся. Метров через пять я смогла встать на четвереньки. Стенки были почти гладкими. Я зажгла спичку. Но не увидела ничего, кроме серых стен и темноты впереди. Поползла дальше.

И тут поскользнулась, пронеслась вниз несколько метров, сорвалась в колодец или яму и… плюх! — очутилась на дне. Зажмурилась от боли в руке — надо же было мне именно ею цепляться за стенки, как будто здоровой у меня не было.

Когда немного пришла в себя, полезла в карман и достала спички. Коробок в порядке. Зажгла спичку, осмотрелась. Так и есть. Сижу на дне узкого неглубокого колодца. Края его расходятся метрах в двух над моей головой. Спичка догорела. Когда глаза привыкли к темноте, я различила края колодца и без спички — свет проникал через ход. Я проползла метров пять. Потом снова несколько метров проехала не по своей воле. Ну если их всего было десять, то можно понять, как близко от меня находились свобода, лес, солнце и свежий воздух.

Ну что ж, пора вылезать, подумала я. Поднялась и поняла, что без посторонней помощи мне ни за что не выбраться. Колодец был узким — я доставала до стен, расставив локти, — но без единого выступа. К тому же рука разболелась так, что хотелось лечь и заплакать. Но лечь было некуда, а плакать стыдно. Поэтому я крикнула:

— Иван Никитич!

Крик мой застрял где-то в узком горле пещеры. А ведь звуку надо было пролететь метров двести — до палаток, где Иван Никитич ждет не дождется, когда принесу воду. Найти-то меня, конечно, найдут. И сегодня же. Хватятся, пойдут к ручью — увидят ведро. А вдруг не заметят пещеры? Решат, что на меня напал медведь, я с перепугу убежала, — отправятся на мои поиски. Нет, так не решат! Если бы появился медведь, я бы кричала.

Дно колодца было сыроватым. Мне стало неуютно и одиноко. Я села на корточки и снова стала думать, чтобы скоротать время. Надо было думать о всяких серьезных вещах, а в голову лезла чепуха. Оставила крупу в миске, и ее могут склевать птицы; в Ленинграде опять дожди, а мама в такую погоду хуже себя чувствует; Руслан вчера нашел в желтом мелу конкрецию с листом, очень похожим на березовый; Чалый сбил ногу…

В пещере стояла промозглая сырость, болела рука, и никто не шел меня выручать. А вдруг глубже в пещере прячется какой-то зверь? Ну хотя бы летучая мышь. Или барсук. Этого вполне достаточно, чтобы перепугать меня до смерти!

В темноте и тишине слух мой удивительно обострился. Я слышала, как где-то в глубине капала вода; слышала, как ветерок цеплялся за камень у входа в пещеру и заворачивал внутрь. Только до меня не долетал. А потом я услыхала голос Ивана Никитича. Он кричал что-то вроде «Аа-аа!», и я поняла: он стоит где-то неподалеку от пещеры и зовет меня.

Я изо всей силы закричала в ответ, но почувствовала: крик мой запутывается в пещере, не в силах выбраться наружу. Заметит или не заметит Иван Никитич лаз? И не успела я подумать, как прямо над ухом бухнуло:

— Ты здесь, что ли, пигалица?

— Здесь!

— Чего же не вылазишь?

— Не могу. Я в колодце.

— Не ушиблась?

— Нет. Только выбраться не могу.

— Тогда посиди еще. Я за фонарем и веревкой сбегаю. Подождешь?

— Подожду. Только вы поскорее, Иван Никитич.

Иван Никитич вернулся довольно быстро. И не один. С ним пришел Ким. Ким пробрался по наклонному ходу до самого колодца и ослепил меня фонарем…

— Ну и вид же у Кирки был! — рассказывал он потом. — Знаете, «мой волк сидит, прижавшись в угол задом, зубами щелкая и ощетиня шерсть…».

— Вечно с ней случаются истории, — с осуждением сказал тогда Седов.

Вытянули меня почти безболезненно. Я так хотела выбраться, что на какое-то время забыла о больной руке.

Ну, а как только отдышалась, разумеется, вспомнила: пещера-то так и осталась необследованной. Спросила Седова:

— Можно, завтра я туда снова схожу? С веревкой, конечно, и фонарем. Я буду осторожна.

— Как бы не так, — ответил Седов. И другого ответа я, по правде говоря, и не ждала. Но я посмотрела внимательно на Кима, на верного друга Кима, и тот все понял.