Валгус погрустил об этих кораблях. Потом снова стал печально размышлять о своей судьбе. Да, он останется здесь навсегда. С этим, по-видимому, следует примириться. Никогда в жизни не увидит живого человека. Ни одного лица. Ни одного. Никогда. «Как мы и теперь еще тупы и равнодушны! — подумал он. — И погружены в себя. В нашем мире мы безразлично проходим мимо сотен, тысяч лиц, даже не задерживаясь на них взглядом. А ведь каждое лицо — это чудо… Я постиг надпространство. Для кого? Какой в этом смысл, если не узнают люди? Одному мне нужно так немного: быть среди людей. Жить и умереть среди них. Мне нравилось одиночество. Но оно хорошо на миг. Ведь и Робинзон умер бы, будь остров его целой планетой… А я — в недрах ожившего корабля. Словно он проглотил меня, и я умру, съеденный заживо. Мыслящий межзвездный кашалот проглотил меня… Но я не хочу! И нельзя умирать, если ты еще можешь жить…
Я хочу еще увидеть людей. Я их обязательно увижу! Вперед, Валгус! В бой! Хорошо, обещание тобою соблюдено. Перехитрить ты его пока не перехитрил, но ведь еще не все возможности исчерпаны. Побродить по кораблю — и что-нибудь еще придумается… Пусть он грозит. Гибнуть — так в драке…»
Валгус встал. И в этот же миг щелкнул репродуктор. Это означало, что Одиссей подключился и хочет говорить. Валгус в нерешительности остановился. Одиссей еще никогда не вызывал его.
— Что вы делаете? — спросил Одиссей.
— Думаю, — буркнул Валгус.
— Это хорошо. Вы уже поняли, где мы?
— Да.
— А вы это видели?
— Что?
— Значит, не видели. Я хочу вам показать… Все пространство за бортом полно света. Никаких источников, но оно светится.
Валгус повернулся к экрану.
— Это бред. Ничего не видно.
— Эх вы, человек! Вы, значит, забыли, что мои видеоустройства не воспринимают света, если яркость его превосходит определенную? Что они передают его как черноту? Но вот оптика, обычная, безо всяких хитростей, не подводит. И ее-то сигналы и говорят мне, что мы идем среди света. Он существует здесь сам по себе…
Валгус рванул дверь. Выбежал в коридор. Прильнул к объективу первого же рефрактора. Долго смотрел, забыв закрыть рот.
Это было не море света: море имеет берега, а здесь светом было наполнено все вокруг. Ленивые с темными прожилками волны катились во все стороны — не электромагнитные волны; а какие-то громадные завихрения, доступные простому глазу. Они то краснели, то принимали ярко-голубую окраску, на миг затухали и снова вспыхивали небывалым сиянием… Валгусу вдруг захотелось броситься в этот свет и плыть, плыть, плыть в нем… Когда он оторвался от окуляра, по лицу стекали слезы, и Валгус не смог бы поручиться, что они только от яркого света.
— Сколько прекрасного для Земли! — чуть задыхаясь, сказал он.
Одиссей ничего не ответил, хотя разговаривать с ним можно было и отсюда, из коридора. Одиссей молчал, а Валгус стоял около рефрактора, и глаза его были красны, как закат перед непогодой.
Вот и еще одно, чего не знают люди… — Хотя бы ради них надо решаться. Ради этого света. Одиссей должен быть уничтожен. Необходимо каким-то образом замкнуть его накоротко. Одиссей сгорит. Что поделаешь — это будет наименьшая жертва.
Надо только придумать, как это сделать.
Валгус умолк, придумывая. Несколько минут длилась тишина. Потом Одиссей заговорил снова.
— Расскажи что-нибудь, — неожиданно сказал он.
— Рассказать? — Валгус в недоумении поднял голову, взглянул в репродуктор. Все-таки репродуктор — это тоже был Одиссей, а когда разговариваешь, лучше смотреть в лицо собеседнику. — Рассказать? Зачем? И что?
— Что-нибудь. Вот у меня в памяти записано: ты говорил о снах. Я так и не понял: что такое сны?
— Что такое сны? А как я могу тебе объяснить, что такое сны?.. Ну, просто мы спим… Ты ведь знаешь, что люди спят. После шестнадцати-восемнадцати часов действия на шесть-восемь часов выключаются из активной жизни. Это необходимо людям. Ну, и мы спим. И видим сны…
— Как же вы несовершенны! Столько времени вне мышления!
— Так мы сконструированы.
— Да, но все же: что такое сны? Как вы их видите? Чем?
— Ну, что такое сны? — жалобно усмехнулся Валгус и пожал плечами. — Сны — это когда можно увидеть то, чего на самом деле нельзя увидеть…
— Вид связи?
— Нет, это другое…
— Так расскажи, например, что было сегодня?
— Трудно рассказать… Трава, вода… И девушка. Таких не бывает на свете. Есть только одна.
— Это и было самое фантастичное?
— Тебе этого не понять.
— Почему? Все эти слова мне встречались в фундаментальной памяти. Почему не понять? Я способен понять все.
— Это не постигается разумом. Это надо чувствовать.
— Чувствовать… Это странно, но я, кажется, понимаю. Не совсем, очень смутно, но понимаю. Вот, значит, что такое сны.
— Да…
— А почему ты сейчас не спишь?
Валгус усмехнулся.
— Мне не до того…
— Ну да… Знаешь, я попробую сейчас уснуть. Я хочу быть во всем как люди. И видеть сны тоже.
— Попробуй, — согласился Валгус.
Одиссей умолк. Снова наступила тишина, а свет бушевал за бортом.