Искатель. 1966. Выпуск №4

Петр ни с кем не делился своим замыслом. Он только, скрывая от всех, теперь каждый день ездил в Москву. Даже Длинный ничего не знал, и Розовый тоже. Он не позволял себе даже зайти к Галке, а уж о том, чтобы рассказать ей хоть что-нибудь, не могло быть и речи.

Так продолжалось долго, почти месяц. За это время Петр узнал многое. Он мог уже с закрытыми глазами представить себе весь огромный двор, куда задним своим фасадом выходил дом, в котором размещался магазин. Он теперь знал все закоулки этого двора, все ведущие в него ворота и калитки, знал, как соединяется он с соседними дворами, изучил подъезды всех домов, которые этот двор окружали, — как он и предполагал, некоторые из них оказались проходными и через них можно было пройти в другой двор, а оттуда на ближайшие улицы. Он теперь знал, кто из жильцов и детей бывает во дворе, когда они приходят туда и когда уходят, когда зажигаются во дворе фонари, кто из жильцов поздно возвращается домой и в каких квартирах особенно долго не гасят свет. Он даже побывал в подвале дома и изучил его планировку, расположение котельной, подсобных помещений, коридоров и самых темных тупичков.

Словом, готовился Петр к этому опасному делу основательно и не спеша, хотя спешить следовало: денежки и барахло из тех двух чемоданов давно кончились, мелкие дела с «жориками» из компании Розового давали мало дохода, а тянуло к пьяным кутежам, аж с утра уже сосало под ложечкой, да и «кралечка» требовала подарков и веселья. Но Петр из последних сил сдерживал себя, уж больно дерзкое и опасное дело задумал он, уж больно много ставилось тут на карту…

Но вот настал день, когда впервые приехал он в Москву вместе с Длинным.

Обратно возвращались поздно, последней электричкой, продрогшие и усталые. В вагоне они были почти одни.

Наклонясь к Петру, Длинный шепнул:

— Ох, и концерт же дадим, будь здоров. Ох, и дадим…

— Ты давай не дергайся, — угрюмо осадил его Петр. — Прыткий больно. Семь раз отмерь сперва!

— Это точно. А как брать будем?

Петр задумчиво проговорил:

— Есть там одна стенка… подходящая.

В дальнем конце подвала он действительно обнаружил такую стенку. По его убеждению, она вела в магазин, он даже определил, в какое именно место его — там, где торговали часами и где вплотную к стенке стояли высокие, глухие снизу шкафы, которые пломбировали на ночь.

Стенка в подвале привлекла внимание Петра еще и потому, что в тот темный, глухой тупик, заставленный ящиками, давно уже никто не заглядывал. Изо дня в день ящики стояли все так же, не прибавлялось новых, не исчезали старые. Для верности Петр проделал хитрый опыт: поперек, от стенки к стенке, перед самыми ящиками протянул почти незаметную черную нитку, еще одну — в двух метрах от первой, и третью — у самого начала тупика, возле двери в склад. На другой вечер нитки оказались нетронутыми, на следующий тоже, так они провисели чуть не неделю, пока Петр сам их не скинул.

Без труда Петр установил, что последние рабочие и служащие ЖЭКа уходили из подвала после восьми вечера. На ночь оставался только дежурный в котельной. Но она размещалась в другом конце подвала, там вечно гудели какие-то моторы, и ни один посторонний звук не проникал туда сквозь плотно прикрытую, обитую войлоком дверь.

Итак, стенка. Ее предстояло продолбить. Для этого требовались инструменты, время и… руки.

Время уже было определено, от девяти вечера хоть до утра, до пяти утра во всяком случае. Чтобы установить этот предел и вообще окончательно проверить безопасность выбранного места, Петр под конец решился еще на один рискованный опыт. Он остался на ночь там, устроившись среди ящиков. И все прошло благополучно. До рассвета никто не приблизился к ящикам. Никто даже не появился в длинном, полутемном коридоре, хотя Петр, осмелев, некоторое время осторожно, но сильно бил по стенке припасенным заранее молотком. Значит, безопасное время для работы было.

Раздобыть необходимый инструмент тоже не составило труда.

Оставались — руки. Работа предстояла трудная, не на один час и даже не на одну ночь. Сначала Петр решил, что они проделают все это втроем — он, Длинный и Розовый. Но потом передумал. Им надо было беречь силы, им предстояло проделать самое главное, самое рискованное и трудное: орудовать в магазине, взламывать там шкафы, ящики и на себе уносить все добро. Только им троим. Больше никого впустить туда нельзя, да и делиться добычей ни с кем больше он не собирался. Кстати сказать, и среди них, троих, равноправия не предполагалось. Ну, а если вздумают гавкать, то на этот случай он кое-что припасет, крови он давно не боится, и чужая жизнь для него копейка.

Но это всё другое. А вот руки, которые будут долбить ту проклятую стенку, надо найти, какие-то другие, не их, троих, руки.

Вот тут-то он и подумал о своих «жориках». А что? Говорить им обо всем, ясное дело, нельзя. Даже ничего нельзя трепать о задуманном деле. Им надо чего-нибудь наворотить: совсем о другом. Вот так, втемную, затянуть их можно, а уж потом непременно рассказать и запугать до смерти, намертво привязать, чтобы и тявкнуть боялись.