Искатель. 1966. Выпуск №5

— Сержант Сабареев, свяжитесь с центральной. Отыскали они этого Шавейкина или нет? Мне бы не хотелось продолжать осмотр без хозяина дачи.

Все время, пока оперативники и понятые были заняты ритуалом осмотра, почтальон Савицкий, сидевший рядом со мной и, очевидно, так же как и я, ошеломленный событиями, тяжело сопел, уткнувшись в воротник, и только изредка бессвязно бормотал: «Вот оно как, значит…», «Беда ходит по свету…», «Надо же, однако…»

Это был немолодой, грузный мужчина с дыханием астматика — внешность его как-то не вязалась с обычным представлением о человеке, профессия которого требует быстрых ног и легкого сложения. Но, может быть, в этих дачных местах с неспешным, праздничным тоном жизни не нуждались в марафонцах. Я попытался было заговорить с соседом, но почтальон, повернув ко мне багровое лицо, прогудел нервным баском «лимпо-по, лимпо-по», и я осекся: гражданин Савицкий, взявший на себя тяжкую роль первого вестника несчастья, был явно взбудоражен.

Вскоре Павел, покончив с самой спешной работой и мельком оглядев гостиную, вышел на крыльцо. Я последовал за ним — атмосфера дома казалась удушливой и зловещей.

Солнце уже село, но перистые облака, тлевшие в чистом и высоком осеннем небе, освещали землю. Идиллическая картина дачного вечера, казалось, подействовала и на Павла, он спокойно курил, облокотясь на перила, и только желваки, взбухающие под кожей, выдавали тщательно скрываемое внутреннее напряжение.

— Может быть, я могу чем-то помочь?

— Нет, — резко ответил Павел и сделал движение рукой, словно бы закрывая несуществующую дверь и отгораживаясь от моей назойливости.

Я виновато улыбнулся: было бы глупо обижаться на эту резкость. Ему приходилось в сто крат тяжелее, чем мне: чьи-то судьбы легли тяжелым бременем на его плечи. Он не имел права ошибаться, так как его промах позволял безнаказанно уйти преступнику и таким образом рождал новую потенциальную трагедию. Ценой ошибки могла стать чья-то жизнь.

Но, возможно, все это было пустым теоретизированием по поводу, и в данном случае от следователя требовалось лишь аккуратное и механическое исполнение ритуала: протоколы, допросы, сбор вещественных доказательств.

Неожиданно Павел спрыгнул с крыльца и, подойдя к тому месту, где лежала собака, принялся шарить в кустах боярышника. Вскоре он выпрямился, держа в руке находку: топор, насаженный на длинную прямую рукоять.

— Не мог же он принести его с собой?

Этот вопрос относился не ко мне, а к какому-то невидимому оппоненту, и мне оставалось лишь молча согласиться со своим другом. Почтальон, который вслед за мной вышел на крыльцо, испуганно попятился: топор лег на крыльцо, у его тяжелых, на рифленой подошве ботинок.

— Он не мог принести его с собой, — еще раз сказал Павел самому себе.

Это был большой, тяжелый колун с затупившимся ржавым лезвием, к которому прилипли клочья серой шерсти. Почтальон, которому на сегодня было достаточно впечатлений, испуганно юркнул в дом. Павел снова принялся осматривать двор, но поиски были прерваны сержантом Сабареевым, который бодро отрапортовал:

— Хозяина все еще разыскивают; раздобыли адрес знакомого, к которому он поехал. Центральная подтверждает, что Шавейкин с трех до шести часов был на совещании в ихней конторе. Если б, товарищ лейтенант, минуток на пяток раньше, застали бы!

— До шести, а Воробьев умер в пять, — пробормотал Павел. — Так кто же все-таки… И откуда топор? Воробьев не мог его принести, значит взял где-то здесь, у дома… Рядом!

Соскочив одним прыжком со ступенек, он заглянул под крыльцо и, наконец, нашел то, что искал. Не в силах сдержать любопытства, я тоже спустился, встал на четвереньки и сунул голову в полусумрак. На влажной темной земле виднелся отпечаток, оставленный обухом. Вмятина хранила следы ржавчины. Павел приложил топор к углублению и удовлетворенно хмыкнул.

— Их моют дожди, осыпает их пыль, — промурлыкал он, поднимаясь и отряхивая брюки. Он был похож на мальчишку, нашедшего тайник пирата Флинта.

В эту минуту на песчаной дорожке, ведущей к дому, я увидел женщину. Она сделала несколько шагов и потом, заметив нас, остановилась в нерешительности и повернулась было, чтобы уйти, но тут в калитке показался насупленный сержант.

Не думаю, что преувеличенное внимание человека в милицейской форме способно обрадовать кого бы то ни было. Меня нисколько не удивило испуганное лицо женщины. Она беспокойно переводила взгляд с Павла на сержанта, не пытаясь скрыть замешательства.

Ей было лет шестьдесят. Очевидно, приехала она откуда-то из деревни, парадный плюшевый жакет и узорчатый платок наводили на мысль о том, что визит к Шавейкину не был для нее рядовым событием. До меня долетел чуть внятный запах нафталина: словно бы приоткрыли крышку заветного бабушкиного сундука.

— Вы к кому? — спросил Павел.

Женщина робко приблизилась к нам. Сержант в сверкающей пуговицами шинели и фуражке с кокардой внушал ей больше опасений, чем двое штатских.

— Шавейкина мне, — сказала она. — Но я уж… я лучше это… Уж я, милые, пойду лучше.