Искатель. 1967. Выпуск №5

Подойдя к калитке, он взялся за влажное от росы кольцо, и тут же от сарая бросилась, задыхаясь в лае, собака.

Кто-то из красноармейцев перехватил ее и, свалив, прижал к земле. Ремизов шагнул к дверям, навалился всем телом. Косяки затрещали.

Когда следователь вбежал в комнату, хозяин, полуодетый, рвал оконную раму. Рама не поддавалась.

— Спокойно, — негромко сказал Романов.

Хозяин повернулся, лицо у него дрожало.

— Спокойно, — повторил Романов. — Вы арестованы.

Пока арестованный одевался, к дому подкатила телега.

— Эй! — закричал с телеги возчик. — Хозяин!

Один из красноармейцев вышел к нему.

— Что тебе, дядька?

— Да вот сосед подрядил свезти его в Таганрог, — сказал возчик, слезая с телеги.

На голоса вышел Ремизов. Толкнул калитку. Дядька возился в телеге, перекладывая мешки.

— Здорово живешь, — подходя, сказал Ремизов.

— Здорово, коли не шутишь, — покосился возчик.

— Так куда подрядил тебя сосед? — спросил Ремизов.

— До Таганрога.

— А который сосед?

— Да вот тутошний, приезжий человек.

Романов, стоя у окна и не сводя глаз с арестованного, прислушивался к разговору.

У арестованного тряслись руки, и он никак не мог застегнуть пуговицы.

«А на расчет ты жидковат, — подумал Романов, глядя на эти прыгающие руки. — Все вы такие. Гонору барского, спеси — полный короб, а к ответу стройся — голубая кровь не выдерживает».

— Давайте поживей собираться, — сказал он, — тянуть нечего.

* * *

— Мы вас слушаем, — сказал начальник Дончека.

— Я хочу выслушать вас, — ответил арестованный. — На каком основании я подвергнут аресту?

Видно было, что он успокоился, и лицо его, как прежде, было надменным, холеным и злым.

— Кто вы? — спросил Скорятин.

— Вам уже известно. Я приезжий из Петрограда.

— Чем вы занимались в Петрограде?

— Служил в частной конторе.

— А это не ваше? — спросил начальник Дончека, поднимая со стола найденное при обыске офицерское удостоверение.

— До революции я был офицером. Но сложил оружие, и Советская власть гарантировала мне свободу.

— Да, — сказал Скорятин. — Советская власть, гарантировала свободу тем, кто сложил оружие…

— Вы знаете капитана парохода «Атлант»? — задал вопрос Романов.

— Мне неизвестен не только капитан, но и этот пароход.

— Вы говорите, что сложили оружие и что не знаете капитана «Атланта», — сказал Романов, — а, между прочим, в квартире этого капитана обнаружен наган, номер которого совпадает с номером, указанным в вашем офицерском удостоверении. И зачем вам понадобился портфель капитана, которым вы завладели на вокзале? Скажете, что это не ваш? Тогда почему в нем лежало письмо на имя Отто Опица?

Романов поднялся, лицо его стало жестким.

— Давайте договоримся: не нужно валять дурака. Вчера в бою с бандой погибли пятеро наших бойцов во главе с командиром. Вы интеллигентно выражаетесь, а бой ведете с нами беспощадный, жестокий и все ищете место, куда побольнее ударить. Для чего вы собираетесь в Таганрог?

Офицер удивленно поднял глаза.

У Романова круто обозначились скулы.

— Не смотрите на меня с удивлением. Зачем телегу наняли до Таганрога?

Офицер опустил голову и сдавленно произнес:

— Меня ждут в Таганроге.

— Кто?

— Капитан «Атланта».

— Адрес?

— Гимназическая улица, дом три.

Лицо офицера исказилось.

— Меня расстреляют? — спросил он дрогнувшим голосом.

— Вас будет судить трибунал, — ответил Романов.

— Боже мой, — поднялся офицер, сжав руками голову, — в какую я влез авантюру!..

Он шагнул к столу.

— Я боевой офицер и честно воевал с немцами. Меня просто втянули в это безнадежное дело.

— Вы не ребенок, — сказал Скорятин, — за ручку водить не надо, тем более если вы боевой офицер. Так вернемся к тому, с чего мы начинали разговор. Мы вас слушаем…

* * *

Через час из ворот здания ЧК выехал отряд в десяток всадников. Прогремев по булыжникам Большой Садовой, отряд свернул на Таганрогский проспект и, горяча коней, пошел рысью.

Солнце уже разогнало туман и поднялось над домами, но улицы были еще безлюдны. День только начинался.

Утро было прохладным, и кони шли легко, но следователь знал, что им предстоит переход в семьдесят верст, и придерживал удила. Они миновали Скобелевскую, вышли к Ростов-Горе, их взгляду открылась степь.

Кони сами перешли на жесткую, но экономную, позволявшую легко проскакать многие версты казачью рысь, и Романов отпустил удила. Конь под ним мягко заржал и ходко пошел вперед.

Под солнцем степь зазеленела, запушилась донником, закрасовалась редкими уже, но все еще ярко вспыхивающими то тут, то там поздними тюльпанами. Казалось, что вновь вернулось степное бабье лето.

Отряд прошел верст пять, и кони начали потеть, Романов придержал своего бегуна, и отряд сменил шаг.

— Пойдем шибче! — догоняя Романова, крикнул Ремизов.

— Нет, — ответил Романов, на ходу поправляя расстегнувшийся подсумок, — коней пожалеем, еще скакать долго.

Ремизов чуть отстал, и опять поскакали молча.