Искатель. 1968. Выпуск №1

Нелегко это было совершить, ибо история безмерно запуталась. Однако же конструкторы не имели намерения вернуть все Души в прежние их телесные оболочки. Ранее всего, со всевозможной быстротой следовало так поступить, дабы Трурль и телесно стал Трурлем, равно как Клапауциус — Клапауциусом. Повелел поэтому Трурль привести пред лицо свое скованного Балериона в теле коллеги, прямо из полицейского каземата. Совершили тут же первую пересадку, Клапауциус снова стал собой, а королю в теле экс-коменданта полиции пришлось выслушать немало весьма для него неприятного, после чего отправился он опять в каземат, на этот раз — королевский; официально же объявили, что впал он в немилость вследствие неспособности к решению ребусов.

Назавтра тело Трурля до такой степени уже выздоровело, что можно было отважиться на пересадку. Одна лишь проблема оставалась нерешенной. А именно — неловко все же было покинуть эту страну, должным образом не уладив вопроса о престолонаследии. Ибо о том, чтобы извлечь Балериона из оболочки полицейской и снова на престол его усадить, конструкторы и думать не желали. Решили они поэтому рассказать обо всем тому честному матросу, который в теле Трурлевом обретался, взяв с него великую клятву, что сохранит он молчание. Увидев же, как много содержится разума в этой простой душе, сочли они его достойным властвовать, и после пересадки Трурль стал самим собой, матрос же — королем.

Еще ранее повелел Трурль доставить во дворец большие часы с кукушкой, каковые заприметил Клапауциус в антикварном магазине, когда бродил по. городу. И пересадили разум короля Балериона в тело кукушечье, а кукушкин разум — в тело полицейского; тем самым восторжествовала справедливость, ибо королю с той поры пришлось добросовестно трудиться и аккуратным кукованьем, к которому принуждали его в соответствующее время уколы часовых шестеренок, должен он был весь остаток жизни, вися на стене тронного зала, искупать безрассудные свои забавы и покушение на здоровье конструкторов. Комендант же вернулся на свою прежнюю работу и отлично с ней справлялся, ибо кукушечьего разума оказалось для этого вполне достаточно.

Когда же это произошло, друзья, попрощавшись поскорее с венценосным матросом, взяли пожитки свои на постоялом дворе и, отряхнув с башмаков прах этого не слишком гостеприимного королевства, двинулись в обратный путь.

Присовокупить следует, что последним деянием Трурля в теле королевском было посещение дворцовой сокровищницы, откуда забрал он коронную драгоценность рода Кимберского, поскольку награда эта по справедливости ему полагалась как изобретателю неоценимого укрытия.

Перевела с польского Ариадна Громова

Уильям Айриш Окно во двор

Рассказ

Я не знал их имен. Я никогда не слышал их голосов. Строго говоря, я даже не знал, как они выглядят, потому что на таком расстоянии лица были слишком малы, чтобы можно было различить их черты. Но зато я мог бы составить расписание их приходов и уходов, повседневных привычек и поступков. Они были обитателями окон, выходивших во двор моего дома.

Я признаю, конечно, что это несколько напоминало подглядывание и даже могло быть ошибочно принято за нездоровый интерес любителя подсматривать в замочную скважину. Но в этом не было моей вины, это получилось само собой. Случилось так, что как раз в то время я фактически был лишен возможности передвигаться. Я только с трудом перебирался от окна к кровати и от кровати к окну. А окно эркера, выходившее во двор, было, пожалуй, самым большим удобством моей спальни в жаркую погоду. Оно не было затянуто сеткой, и, чтобы избежать нашествия всех окрестных насекомых, я вынужден был сидеть с выключенным светом. Меня мучила бессонница. Разгонять же скуку чтением я так никогда и не научился. Что же я должен был делать — сидеть с зажмуренными глазами?

Возьмем наугад некоторых из них. Прямо напротив, где окна выглядели для меня еще квадратными, жила парочка только что поженившихся молодых непосед, почти подростков. Они бы просто погибли, проведи они один-единственный вечер дома. Куда бы они ни уходили, делали они это в такой спешке, что всегда забывали выключить свет. Не думаю, что за все то время, что я наблюдал за ними, они хоть раз изменили этой привычке. И вместе с тем они никогда не забывали об этом полностью. Минут через пять он врывался в квартиру, наверное прибежав уже с другого конца улицы, и вихрем проносился по комнатам, щелкая выключателями. На обратном пути он обязательно в темноте обо что-нибудь спотыкался. Я внутренне посмеивался над этой парочкой.

Соседний дом. Окна уже немного сужены перспективой. Там тоже было одно окно, в котором каждый вечер гас свет. Это всегда вызывало у меня легкую грусть. Там жила женщина с ребенком, вероятно молодая вдова Я видел, как она укладывала девочку в кроватку, наклонялась и с какой-то особенной тоской целовала ее. Она загораживала от ребенка свет и тут же садилась подкрашивать себе глаза и губы. Потом она уходила. Возвращалась она всегда на исходе ночи.