Искатель. 1968. Выпуск №5

Ручка ^маленькая, круглая, плоская. Я чувствую пальцами ее рифленые ребра, она очень послушна в руках. А если снять с Установки Радости кожух, на меня глянут все детали и провода, которые вместе создают это пока еще очень маломощное Поле Радости. Кожух снимается легко, и вот уже мой взгляд скользит по всем соединениям, пытаясь придумать, как можно изменить схему, чтобы напряженность Поля в несколько раз увеличилась, устранить те непонятные перебои вее работе, которые возникали вдруг в самый неожиданный момент.

Иногда я заглядывал в будущее, но не слишком часто, не давал воли воображению. Заглядывал в тот момент, когда все уже будет готово и совершенно. Я тогда подзову к своему столу Галактионыча; он будет смотреть схему и слушать мои объяснения, а потом я в доказательство легко-легко поверну ручку, и мы вместе почувствуем на душе этот радостный прилив. Поверну ее по часовой стрелке еще дальше, и нам станет еще веселее. Может, мы даже оба расхохочемся. А потом, когда я остановлю ручку на разумном пределе (нормальная постоянная радость, хорошее, приподнятое настроение), Галактионыч снимет очки, посмотрит на меня невооруженным глазом и скажет!

— Здорово! Такого еще никто не делал! Молодец!

И вот тогда я расскажу ему все по порядку — как впервые пришла мне в голову мысль найти способ воздействовать не мозг человека, чтобы можно было управлять его настроением…

Когда мы вышли из континентолета на ту африканскую дорогу и немного по ней прошли, глядя по сторонам на деревья, каких никогда раньше не видели, нам вдруг встретился мальчишка-негр нашего примерно возраста. Он брел по дороге, не обращая на нас никакого внимания. И только когда его окликнули, он поднял голову в нашу сторону…

До этого мы видели людей вокруг нас серьезными, радостными, веселыми, а грустными или печальными только изредка. Но в глазах мальчишки грусть была такой, что мы немедленно окружили его и стали наперебой расспрашивать, что с ним произошло, перебирая все языки, в которых знали хотя бы по слову. Он ничего не ответил, только расплакался — расплакался так, словно до этого долго-долго сдерживался, и убежал. Мы кинулись за ним вслед, но догнать не смогли. И мы так и не узнали, какая у него случилась беда.

Мне тоже было в этот день очень грустно, да и не только мне одному, наверное. Когда мы летели назад, в континентолете было тихо, как на контрольной. Это была наша первая встреча с большим человеческим Горем лицом к лицу. Мы знали, что горя на Земле становится в общем-то все меньше, и когда-нибудь его не станет совсем — так нам все говорили. А можно ли сделать что-нибудь, чтобы горе исчезло с Земли побыстрее? Что для этого нужно?

Я думал над этим весь день до самого вечера. Вечером у нас было очередное заседание Академии. И тогда у меня вдруг вспыхнула в голове идея — каким способом можно дарить людям радость.

Я расскажу Галактионычу, как я бился над схемой. Нелегкое это было дело. С того дня, когда мне захотелось выкрикнуть «Эврика!!!», прошло чуть ли не два месяца до того момента, как Установка выработала первую порцию радости. Расскажу и о том, как иногда хотелось все бросить, если работа не получалась, не ладилось что-то. Бывало, и я действительно бросал, принимаясь на день-два за что-нибудь другое, а потом, нет, снова возвращался к тому, о чем думал все время. (А ведь правда, сколько же раз я мог все бросить, махнуть рукой, даже подумать страшно!) И о том, как я мучился оттого, что никому не рассказывал, над чем работаю, — не слишком-то мне было удобно перед нашими, обычно каждый из нас знал, чем занимается его сосед. И иногда мне казалось даже, что ребята начинают поглядывать на меня искоса. И много раз я хотел рассказать но останавливался: наверное, боялся — вдруг не получится ничего. Нет, лучше сначала довести работу до конца…

Галактионыч будет стоять рядом, слушать. Между прочим слушать он умеет так, что ему рассказать можно о чем угодно. Потом мы солидно, на равных, поговорим с ним о технической стороне моей работы и немного помечтаем о том времени когда каждый из жителей земного шара будет носить такую Установку в кармане. Ведь у каждого, наверное, бывают моменты, когда захочется повернуть ручку по часовой стрелке.

Но все это потом. А пока надо тысячу раз все проверить. Найти способ увеличить напряженность Поля Радости, добиться полкой надежности работы; и только тогда, когда сомнений уже не останется, я встану со своего рабочего места в нашей Академии наук (можно встать так, чтобы в поле зрения попал невзначай и наш стенной «Архимед» с Андрюшиной деловой улыбкой) и негромко этак сказать:

— Михаил Галактионович! Можно вас на минуту…

И обязательно посмотреть в этот момент в сторону Леночки Голубковой.

Галактионыч занес ручку над классным журналом, и наш шестой «А» замер. Зашуршали учебники: каждый в последний момент старался извлечь из учебников максимум возможной информации, чтобы тут же, если вызовут, ее и выложить. Урок физики начался.