Искатель. 1969. Выпуск №5

Шквалом обрушиваются голоса. Кто-то кричит: «Счастливого пути, ребята!», «Успеха вам!» Кто-то всхлипывает. Какой-то чудак рискованно высоко подпрыгивает от радостного возбуждения.

«Борг» уже далеко. Яркая желтая звездочка среди вольного разлива звездных морей.

Звездные моря…

Я хочу вобрать их в себя, насмотреться вдосталь, навсегда. На Венере ведь их не увидишь сквозь плотную муть атмосферы. Отец никогда не видел их. И Олив. Они знают звезды только понаслышке, по фотографиям и картинам. Им не нужны звезды. Пока не нужны…

Я вижу немигающие, полные недоумения глаза Олив — такими, какими они были на экране видеофона, когда я сказал ей, что срочно улетаю. Были сильные помехи, ее лицо то размывалось на экране, то возникало вновь, и я особенно запомнил ее вопрошающие глаза.

А вот глаз Рэя Тудора я не вижу: они прикрыты темными очками, Рэй носит их с тех пор, как его ослепил в полете близкий высверк молнии, теперь он не переносит яркого света. Я вижу, как Рэй стоит на поле венерианского космодрома, и Леон торопит меня на корабль, а мы с Рэем обмениваемся непонятными Леону менто. «Я прятал от тебя радиограммы», — отвечает мне Рэй и повторяет это, хотя я прекрасно понял его менто с первого раза. «Я просил не показывать их тебе, потому что…» Но тут я его прерываю:

— Да, Рэй, ты зря беспокоился: теперь я твердо знаю, где я нужнее…

— Ну так, — слышу я голос Самарина. — Теперь можно и на Маркизские острова.

Я перевожу взгляд на голубовато-дымчатый шар Земли. Вижу белые шапки полюсов. Смутно угадываются очертания Африканского континента.

— Хватит, — говорит Самарин. — Завтра же улечу на шарик. Полетишь со мной, Улисс?

Я медленно качаю головой. Если я и впрямь Улисс, то… что же, как и древнего тезку, меня ожидает моя каменистая Итака.

Даниэль де ПАОЛА УСЛУГА

Рисунки В. КОЛТУНОВА

Это был единственный дом, встретившийся ему за все три дня пути. Дом этот одиноко ютился у подножия холмов, за которыми проходила граница. Уиллис долго сидел в кустарнике, размышляя, стоит ли рисковать. В горле у него пересохло, рот и губы жгло. Он чувствовал, что если еще хоть немного поголодает, то будет уже все равно — переберется он через границу или нет.

Он подошел поближе. Несколько цыплят за забором — вот все, что он мог увидеть с пятидесяти ярдов. И никаких других признаков жизни. Ни звука, ни дымка над трубой, хотя солнце уже садилось. Кто бы ни жил здесь, в таком уединении он должен быть независимым и думать своей головой, решил Уиллис. Из этого, конечно, вовсе не следовало, что хозяева отнесутся к нему с подозрением только потому, что он индеец. Вполне вероятно, что они даже дадут ему немного пищи и воды.

Теперь он шел очень медленно: в таких стоящих на отшибе домах почти всегда есть собаки. Убедившись, что на этот раз его опасения напрасны, он подошел еще ближе. От забора его отделяло не более двух десятков шагов. Передняя дверь дома была приоткрыта почти на фут, отчего он казался еще более странным. От порывов ветра пыль на крыльце вздымалась облачками и иногда проникала через порог. Это да еще тишина наводили его на мысль, что здесь что-то не так.

Через минуту он был на крыльце. Окинув взглядом горизонт, Уиллис, прищурившись, посмотрел за дверь. Взору его предстала покрытая пылью комната со старой мебелью и выцветшими стенами. Никого не было видно, и он вошел. Прислушался. Ухо его уловило какие-то звуки, похожие на тяжелые вздохи. Дверь слева оказалась полуоткрытой, и, когда он приблизился к ней, звуки стали громче. Он решительно толкнул дверь в спальню. На кровати лежали белая женщина и рядом грудной младенец.

Они были очень больны — он увидел это сразу. Казалось, они в тяжелом летаргическом сне, почти в бреду. Женщина несколько раз кашлянула — резкий мучительный кашель, от которого ее дыхание стало более хриплым. Лицо ее было смертельно бледным, а веки дрожали, но не открывались. Младенец дышал быстро и прерывисто. Присмотревшись, Уиллис увидел красноту у него на всей шейке. И тогда ему показалось, будто он знает, что с ними.

Он быстро осмотрел весь дом и на кухне нашел керосиновую лампу. Он снял с нее крышку, сунул в керосин кусочек тряпки и, вернувшись в спальню, принялся натирать ею горло и матери и ребенка. Окунув еще несколько тряпок в керосин, он обернул ими их шеи, а еще одной такой же, намотанной на конец ложки, смазал им глотки. Много лет назад, когда он и его сестры болели дифтеритом, таким средством пользовалась его мать.

Выпив воды и пожевав где-то найденную засохшую корку хлеба, он снова подошел к кровати. Накинув два тяжелых, одеяла на своих пациентов, он сел рядом и стал думать, что бы ему еще сделать.

Он вспомнил, как говорил один старик: если болит горло, надо вдыхать пороховые газы — станет легче. А у него был только нож, и он снова принялся обыскивать дом. Ему не удалось найти ни оружия, ни патронов, зато на заднем крыльце он наткнулся на канистру с керосином. Он принес ее в кухню и поставил под стол — еще пригодится.