— А вот и позволил бы! — заступалась Веселова. — Он еще до помолвки хотел ей номер в гостинице снять. А она отказалась.
— Это еще почему? — недоверчиво скосила глаза Федотова.
— А потому, что порядочная.
Федотова фыркнула и, поворачиваясь на стуле всем своим грузным телом, недовольно махнула рукой — дескать, поживем — увидим.
И тут с парадного позвонили.
Федотова пошла открывать дверь, да так и обмерла — перед ней стоял молодой, среднего роста, широкоплечий, стройный грузин в отличном костюме. В левой руке он держал на весу маленькую, отделанную костью тросточку.
— Пардон, — сказал он, слегка наклоняясь, — прошу, любезная (у него вышло как «лубэзная»), позвать Александру Васильевну Тарасову.
В руке у Федотовой блеснула крупная монета.
— Приехал… — только и могла произнести она, вернувшись в привратную и уставясь стеклянными глазами на Веселову.
— Кто приехал?
— Да он… жених!
Веселова бросилась к двери, а Федотова тяжело опустилась на стул.
«Смотри-ка ты, явился, — думала она, — словно подслушал наши разговоры. Ну и ферт — целый полтинник отвалил».
Жених произвел ошеломляющее впечатление на многих.
Когда русобородый извозчик, нагруженный кожаными заграничными чемоданами, отдуваясь, проходил через тюремный двор в Шурину комнату, из окон на него смотрело множество глаз.
«Подарков, подарков-то сколько», — шелестело повсюду.
Даже княжна Вадбольская, получившая сигнал от Спыткииой, поднялась с кресла и чуть отодвинула тяжелую штору.
— Боже мой, — сказала она, с грустью покачивая головой, — какие у людей дикие вкусы. Выбрать себе в невесты эту «мовешку» — не понимаю, решительно не понимаю…
Слово «мовешка» (безнравственная) было из лексикона девиц Смольного института, где княжна проводила годы своей ранней молодости.
А Шура витала на седьмом небе и хотя и пыталась скрыть свою радость, ей это плохо удавалось — глаза так и искрились смехом, лицо пылало, а розовые ушки, казалось, вот-вот вспыхнут и загорятся.
Жених пробыл у Шуры недолго — всего четверть часа. Прощаясь, он галантно раскланивался, ловко щелкал каблуками и вручал Шуриным сослуживцам пригласительные билеты.
На великолепном лощеном картоне в обрамлении виньеток крупным прописным шрифтом было напечатано:
«СЕРГЕЙ КОРИДЗЕ И АЛЕКСАНДРА ВАСИЛЬЕВНА ТАРАСОВА
НИЖАЙШЕ ПРОСЯТ ВАС ПРИБЫТЬ В РЕСТОРАН «СЛАВЯНСКИЙ БАЗАР»
К 6 ЧАСАМ ВЕЧЕРА 5 ИЮЛЯ С. Г.
НА БАНКЕТ
ПО СЛУЧАЮ ПРЕДСТОЯЩЕЙ ПОМОЛВКИ».
Приглашение получили также старшие надзиратели Спыткина и Куликов и двадцать четвертый номер — Федоров. Он так застеснялся, что чуть не выронил билет, но Коридзе ловко подхватил его у самого пола и, сверкнув белозубой улыбкой, воскликнул:
— Держи, дорогой, крепче. Вылетит — не поймаешь!
Все весело засмеялись — шутка показалась необыкновенно остроумной. Коридзе вскочил в пролетку, галантно махнул рукой.
На Новинском бульваре он сказал как бы про себя:
— Визит прошел удачно.
— Слишком удачно, — сказал возница, не оборачиваясь. — Нет ли здесь ловушки?
После отъезда нежданного гостя Веселова не удержалась и, улучив минутку, забежала в комнату Шуры — ей очень хотелось хоть краем глаза взглянуть на подарки. Но, к удивлению своему, она увидела, что чемоданы стоят нераспакованные.
— Что же ты сидишь, дурочка? Давай посмотрим.
Шура осторожно начала поднимать крышку чемодана — блеснуло что-то белое, ажурное, точно морская пена, — и тут же захлопнула.
— Не могу, — сказала она с дрожью в голосе, посмотрела на подружку жалобно, бросилась ей на плечо и заплакала.
— Эх ты, да разве от счастья плачут? — тихо сказала Веселова, сама готовая заплакать, но приставать с расспросами больше не стала и вскоре ушла.
Долго обсуждали надзирательницы подробности этого нежданного визита.
А Федоров, устраиваясь на ночь в прихожей на ларе, надрывно кряхтел и чесал пальцами за воротником и за ухом.
«Я ведь почему выронил визитку, — говорил он сам себе. — Вот смеются — увалень, мешок с вилками. А тут не то… Тут почудилось, что узнал я этого грузина. Видал его, кажется, в Бутырках, когда был там надзирателем».
Подумав Немного, он вспомнил о «Славянском базаре», о чемоданах с подарками и заключил:
— Нет, не тот. Просто показалось. Был бы он русский, тут уж я бы не оплошал. А грузин — кто их разберет.
И сквозь мгновенно нахлынувшую дрему надзиратель попытался представить банкет, но так как на банкетах он никогда не бывал, то ничего и не представил, кроме жирного окорока, который он ел на пасху.