Когда-то, окончив вечерний курс Бостонского университета со степенью бакалавра права, мечтая стать юристом, Кацман поступил в одну из известных адвокатских фирм на Пембертон-сквер. Однако для сына мясника, выросшего в беднейшем районе полупромышленного пригорода Бостона — Гайд-парка, стать равноправным членом клана адвокатов, царившего на Бикон-Хилл и Стейт-стрит, было практически невозможно. Быстро убедившись в этом, Кацман покинул неприветливый Бостон и вернулся в Гайд-парк, где создал свою собственную юридическую контору. В ноябре 1916 года он выдвинул свою кандидатуру на пост районного прокурора и был избран. В 1919 году его переизбрали на второй срок. Закон Кацман рассматривал как спортивную игру, а так как он и в свои университетские годы не отличался заметными спортивными качествами, то и здесь считал, что временами допустимо «срезать углы», ведь все равно побеждает лучший, и проигравший поздравляет победителя. И хотя расплатой в этой игре были годы человеческих жизней, а иногда и сама жизнь людей, но были это «другие люди», и игра оставалась игрой.
Сначала Кацман допрашивал Сакко.
У прокурора была своя манера допрашивать иностранцев. Отеческая доверительность, обезоруживающая приветливость словно убеждали допрашиваемого: ты со мной по-хорошему, и я плачу тебе тем же. Кацман считал такую манеру особенно эффективной, когда человека приводят на допрос после ночи, проведенной за решеткой.
Он задал Сакко несколько обычных формальных вопросов. Потом стал расспрашивать о его друзьях. Покончив таким образом со знакомством, Кацман приступил к вопросам, интересовавшим его в данный момент больше всего. Где он купил пистолет, когда, на какое имя? На эти вопросы Сакко отвечал, что пистолет купил два года назад в Бостоне на чужое имя, так как свое назвать не решился. С владельцем мотоцикла Орчиани, без труда обнаруженного полицией и арестованного в ту же ночь, он знаком. Ванцетти же его не знает. Имя Бода он никогда не слышал, оно, на его взгляд, не итальянское. Неожиданно Кацман спросил.
— Известен ли вам кто-нибудь по фамилии Берарделли?
— Нет, — ответил Сакко спокойно. — А это кто?
Кацман пробормотал в ответ что-то невнятное и перешел к другим вопросам. Он выяснил, что недавно умерла в Италии мать Сакко и он собирается вернуться на родину. Он уже побывал в консульстве в Бостоне по поводу получения паспорта.
— А вам не доводилось слышать об убийствах в Саут-Брейнтри? — словно невзначай спросил Кацман.
— Это где бандиты ограбили кассира обувной компании? Читал об этом в «Пост», — ответил Сакко. — Я тоже работал на разных обувных фабриках, но в Брейнтри не довелось.
После этого вполне уместно было спросить Сакко о том, что он делал и где был в день 15 апреля. Именно ответ на этот вопрос больше всего интересовал Кацмана. Еще до встречи с Сакко, с помощью Стюарта и агентов Бюро расследований он выяснил, что 15 апреля Сакко брал выходной на фабрике. Ведомство Уильяма Флиппа[3] имело немало оснований интересоваться Сакко. Он был известен там еще с 1916 года, когда был арестован за участие в собрании, организованном «Кружком общественных исследований» с целью сбора средств для бастовавших рабочих штата Миннесота. Кроме того, агенты Бюро расследований знали, что Сакко присутствовал 25 апреля на собрании «товарищей», обсуждавших вопрос о помощи двум незаконно арестованным в Нью-Йорке представителям рабочей печати итальянцам Сальседо и Элиа.
И когда Сакко, не задумываясь, ответил, что так как 15 апреля был рабочий день, то, следовательно, в этот день он был на фабрике «Три-К», Кацман понял, что для начала игры его положение вполне благоприятно. План действий в отношении Сакко уже вырисовывался в его воображении.
О Ванцетти Кацман также успел получить достаточно определенные сведения из тех же источников. Как и Сакко, Ванцетти был на собрании 25 апреля. Именно ему было поручено отправиться в Нью-Йорк и постараться узнать подробности о судьбе Сальседо и Элиа. Что он узнал тогда, этого агенты бюро не смогли установить, но зато им удалось через своих осведомителей узнать, что по возвращении в Бостон он предупредил местных радикалов о намеченных на май новых палмеровских облавах.
На новом собрании в Бостоне было решено спрятать всю имевшуюся у отдельных товарищей литературу, которая могла послужить основанием для репрессий во время новых облав. Обстановка в стране была очень напряженной. Провокационные взрывы бомб, инициаторы и исполнители которых, вполне естественно, остались неизвестными даже после того, как одна из бомб взорвалась на пороге дома министра юстиции Палмера и на «поиски» виновных были брошены практически все полицейские Восточного побережья США, создавали в стране все новые предпосылки для раздувания «угрозы коммунистического заговора».