— И послушать современную музыку? — поморщился Ровак. — Значит, все-таки вы здесь по службе… — И прежде чем Ольшак успел сориентироваться, Ровак протянул руку к фотографии, лежащей на столе. — Этот молодой человек — Козловский, если не ошибаюсь? Он бывает здесь. Однако в последнее время его что-то не видно. Вы, наверное, слышали, с ним произошло какое-то неприятное происшествие.
— Да? — Ольшак удивился осведомленности Ровака, но, пожалуй, еще больше признанию ревизора в этом знакомстве. Что может связывать пожилого служащего с двадцатидвухлетним парнем, сбившимся с пути, бывшим студентом, работником подозрительной галантерейной мастерской? Ответ не заставил себя ждать.
— Его мать работает секретаршей нашего директора, знаете, такая типичная вдова, воспитавшая единственного ребенка. Тонны нежных чувств, которые она расточала, вскружили мальчишке голову. Время от времени, когда нет ни гроша в кармане, он заходит к ней на работу, и эта идиотка никогда ему не отказывает, а сама тонет в долгах. Такие матери — общественное зло, не правда ли?
— Вы от нее узнали о происшествии с сыном?
Ровак не ответил, разглядывая фотографию. Наконец протянул ее Ольшаку.
— Им уже интересуется милиция. Этим и должно было кончиться. И чего она хочет, эта молодежь? Все сразу? Деньги, много денег, миллионы? А может, они правы? — Ровак наклонился к Ольшаку. — Может, они лучше нас знают, как надо жить? Наша молодость прошла в боях, а потом мы сели за канцелярские столы. Пожалуйста, не перебивайте, — попросил Ровак, заметив нетерпеливый жест Ольшака. — Ведь и вы когда-то стреляли, командовали людьми, у вас была власть, настоящая власть. Я был командиром взвода. Если бы я приказал кому-нибудь из своих людей броситься с моста, он бы и не спросил зачем, а просто прыгнул — и все.
— Или из лоджии девятого этажа?
— А теперь… — Ровак оставил без внимания замечание Ольшака. — А теперь я сижу над бумажками в ожидании пенсии и пересчитываю свои ордена на двадцатипятипроцентную надбавку. Так что, может, они и правы, эти молодые, что хотят иметь деньги, квартиры, машины… Ведь, несмотря ни на что, на деньги можно купить все и каждого, ну почти каждого, — поправился он и отпил кофе из чашки.
— Ну не скажите, похоже, что Сельчика, — заметил Ольшак, — нельзя было купить. Может быть, именно поэтому его сейчас нет в живых.
— Не знаю, — Ровак пожал плечами. — Я уже говорил, что не люблю таких людей, с чересчур чистыми руками. Сказать откровенно, они вызывают во мне отвращение и кажутся подозрительными. Вам не надоело со мной?
— Напротив.
— Время от времени у человека возникает желание перед кем-нибудь излить душу. Может быть, я именно поэтому иногда завидую женатым, им есть перед кем выговориться. Вы часто бываете здесь?
— Первый раз, — признался Ольшак.
— Я же каждую неделю.
— От кого вы узнали о случае с Козловским? — спросил инспектор.
— От кого я мог узнать? — удивился Ровак. — Сам видел, как его несли в карету «скорой помощи».
— Вы были на вокзале? — Ольшак даже подскочил на стуле.
— Ну и что? Иногда я захожу в вокзальный ресторан. Тем более что он в моей зоне инспекции. А что, этот малый хотел покончить с собой?
— Откуда я знаю? Среди ваших знакомых самоубийства становятся настоящей эпидемией. Сначала ваш шахматный партнер… Минутку, минутку, — прервал себя Ольшак. — Если вы знали этого парня, то наверняка его знал и Сельчик. А Козловский мог знать о Сельчике. Вы не в курсе?
— Козловского у нас на работе знали все, и он знал всех. А почему вы спрашиваете? Ведь Сельчик покончил с собой. Кстати, вы не нашли его миниатюрных шахмат? Я был в нескольких комиссионных, и нигде таких нет. А я так привык к ним. Если бы вы их нашли, я охотно купил бы их у наследников нашего Катона. Вы не знаете, кто после него наследует?
— Ни о каком наследстве не может быть и речи, пока не кончится следствие, — сказал Ольшак и сразу же пожалел о своих словах.
— Следствие? — как бы обрадовался Ровак. — Значит, все-таки вы считаете, что это не самоубийство?
— Нужно еще установить его мотивы.
— Мотивы, — улыбнулся Ровак. — А вам ни разу не хотелось бросить все и пустить себе пулю в лоб? Просто так, без мотивов, потому что плохая погода, что ломит в костях, что начальник свинья, а женщины… что, одним словом, почти все не имеет смысла.
— Нужно во всем искать смысл, — сказал Ольшак и устыдился банальности, прозвучавшей как фрагмент моральной проповеди.
Снизу донеслись звуки танго.
— Надеюсь, мы еще увидимся, — произнес Ровак. Поправляя белый платок, явно диссонировавший со всем его нарядом, он пошел к узкой лестнице, разрисованной под мрамор.
«Наверняка увидимся», — подумал Ольшак. Этот Ровак интересовал его все больше: знал Козловского, был на вокзале именно в тот день, когда парня спихнули под колеса поезда. Говорит, что инспектировал вокзальный ресторан. Очень может быть. Но все же. Очевидно, какая-то связь между Козловским и Сельчиком существовала, но какая? Было ли это шапочным знакомством или их связывало нечто большее?