Искатель. 1971. Выпуск №5

Животные на этом островке вели себя вопреки всем законам здравой логики. Не только игуаны, но и птицы фрегаты с огромными крыльями, и морские львы, греющиеся на прибрежных скалах, подпускают к себе людей почти вплотную. На острове нет хищников, поэтому местные звери просто не привыкли бояться и спасаться бегством.

А в джунглях один из наших исследовательских отрядов случайно наткнулся на большое стадо кабанов. Кабаны сначала атаковали биологов, так что многие поспешили забраться для безопасности на деревья, а потом обратились в бегство. Ученые уверяли, что это были вовсе не дикие кабаны, а одичавшие потомки самых обыкновенных домашних свиней, завезенных сюда кем-то из искателей кладов. Еще пираты, китобои и кладоискатели завезли сюда коз и коров, все они тоже давно одичали, не подпускают человека близко, в отличие от местных животных, диких, так сказать, испокон веков!

— Ну не проклятый ли остров?! — не преминул повторить по этому поводу Леон Барсак.

Он не выражал ни малейшего желания сойти на берег, предпочитая отсыпаться в отведенной ему каюте или бродить из одного салона в другой, даже на палубу выходил редко. Искусственный климат, создаваемый во всех внутренних помещениях «Богатыря» превосходными кондиционерами, казался ему гораздо приятнее опостылевшей сырой оранжерейной духоты.

Улучив, когда у Володи Кушнеренко выдавался свободный момент, я с его помощью заводил с французом беседы, хотя штурману уже надоели обязанности переводчика.

Я пытался расспрашивать его о приключениях, пережитых на острове «Не дай бог!», осторожно заводил речь о погибших товарищах. Но ничего не получалось, видно, детектив из меня неопытный. Леон сразу мрачнел, начинал нервничать, отвечал туманно, сбивчиво и спешил уйти. Нет, тут явно было что-то нечисто. Эти расспросы были ему явно не по душе, и я поскорее прекращал их, опасаясь быть слишком назойливым.

Гораздо охотнее Барсак рассказывал нам с Володей живописные подробности всяких своих прежних путешествий.

— Я большой авантюрист, странствующий рыцарь Романтики! Я любитель тайн и не нахожу покоя, пока не разгадаю их до конца. Меня интересует судьба пропавшего без вести путешественника, корабля, почему-то не вернувшегося из плавания. В поисках тайн я исколесил весь мир, побывал в Африке и в Южной Америке и вот забрался сюда… О, поверьте мне, тайн здесь вполне достаточно! Пожалуй, даже больше, чем нужно.

Иногда, увлекшись, он даже начинал громко декламировать свое любимое стихотворение «Бродяги» канадского поэта Роберта Сервиса, прозванного «Джеком Лондоном в поэзии». Оно мне тоже так понравилось, что я даже пытался его довольно неуклюже перевести, а потом отыскал по возвращении в Москву отличный перевод в одном журнале:

Есть люди, которым жизнь тесна,
Им трудно на месте жить.
Прощайте, друзья и родная страна,
Уходят они бродить…

Порой к нам присоединялся Сергей Сергеевич. Он, растравивший всех пиратскими историями, вроде тоже совсем не интересовался островом, с утра до вечера как ни в чем не бывало продолжая работать у себя в лаборатории или в отлично оборудованных мастерских, которыми всегда любит похвастать. На берег он больше не сходил, раза два нырнул было с аквалангом, но остался недоволен:

— Слишком много акул. А пугнуть их биологи не дают, нарушу, говорят, им естественную картину.

Сегодня утром мне опять удалось упросить Володю хоть полчасика погулять на палубе со мной и с французом. Только мы разговорились, из двери рубки выглянул озабоченный Волошин.

Увидев нас, он вышел на палубу, потянулся, так что хрустнули косточки. За ним появился Казимир Павлович Бек — видимо, они только что освободились после оперативной летучки.

— Давайте хоть пройдемся, Казимир Павлович, — пригласил Волошин. — А то скоро совсем ходить разучимся. Тем более тут такая милая компания. Побеседуем за клады, как говорят в Одессе. Очень полезно после совещания!

— Когда же наконец вы будете поднимать лодку? — в какой уже раз повторил свой вопрос Барсак.

— Задержка разве за нами? — развел руками Волошин.

— Бедный, бедный Джонни. Лежит там… в этой ужасной консервной банке, — мрачно перевел штурман и покачал головой, точь-в-точь как Барсак.

— Н-да…

Все помолчали.

— А хижина Ларсена, значит, на том берегу острова находится, спросите у него, Володя. Там он, кажется, и похоронен, возле своей хижины? — спросил Волошин и удивленно посмотрел на француза, вдруг совершенно неожиданно почему-то засмеявшегося, когда штурман перевел ему вопрос.

— Он просит его извинить, но, дескать, не мог удержаться, — пояснил штурман. — Говорит, его насмешила ассоциация, по какой, видимо, задал вопрос мосье Волошин.

— Какая ассоциация? — удивился Сергей Сергеевич.

— Ну как же… Ведь несчастный Ларсен погиб, отравившись гнилыми консервами, говорит он. А он, Барсак, только что сравнил с консервной банкой стальной гроб, в котором покоится на морском дне бедный Джонни…

— Ах, вот в чем дело, — усмехнулся Волошин. — Но это вышло совершенно бессознательно.