И я с этими людьми всей душой до того самого мига, когда рядом с Эрой займу свое место в межзвездном мавзолее.
Дай руку мне, Даль! Мы — братья!
Михаил БАРЫШЕВ
КОНЕЦ «ДАЧИ ФРОЛОВА»
Надеюсь, вы, господин Менжинский, объясните мне причину ареста, — возбужденно сказал смуглолицый, с ястребиным носом человек, одетый в новенький английский френч с накладными карманами и щегольскими, тисненой кожи пуговицами.
— Вас никто не арестовывал, Раздолин, — ответил Вячеслав Рудольфович и придвинул к себе папку. — Вас просто пригласили на беседу ко мне.
— Не так-то просто отличить арест от приглашения на беседу к председателю ОГПУ, — криво усмехнулся Раздолин, усаживаясь возле стола.
— А между тем здесь существенная разница. При аресте мы должны предъявить вам конкретное обвинение, а в беседе достаточно ответов на некоторые вопросы.
— Чем я обязан такому высокому вниманию?
«Так вот ты какой, бывший войсковой старшина Раздолин», — думал Менжинский, внимательно глядя на сидевшего перед ним человека.
Они встретились впервые, но заочно знали друг друга давно. В девятнадцатом году бывший войсковой старшина был связным между подпольным кадетским «Центром», готовившим заговор против Советов, и деникинской разведкой полковника Хартулари. Тогда Раздолин сумел ускользнуть от чекистов, от особоуполномоченного ВЧК Менжинского…
И вот теперь Раздолин снова появился на советской земле. Легально, на законных основаниях.
Раздолин изо всех сил пытался напустить на себя равнодушный вид. Но в его круглых, с рысьей желтизной глазах то вспыхивали, то потухали тревожные огоньки. В просторном кабинете председателя ОГПУ он чувствовал себя явно неуютно.
— Я прибыл в Россию… — заговорил Раздолин, чтобы разрядить молчание.
— В СССР, господин Раздолин…
— Хорошо… В Союз Советских Социалистических Республик, если вам угодно официальное наименование.
— Угодно, господин Раздолин, потому что оно соответствует действительному положению вещей. Есть СССР, а той России, которая существует в вашем воображении, давно уже нет.
— Я прибыл, как вам известно, по законной и официальной визе с деловым предложением, господин Менжинский. Я хочу получить концессию. Хочу продать вам хлеб, машины, продовольствие. Вы ведь нуждаетесь в этом.
— Да, нуждаемся… Особенно в машинах. В стали, в прокате, в рельсах и паровозах. Но не пытайтесь уверять меня в ваших добрых намерениях, господин Раздолин. Все, что дают по концессионным договорам, приносит прибыль дающим.
— Естественный деловой оборот.
— Естественный, — улыбнулся Менжинский и пристально вгляделся в собеседника.
— Поверьте, я давно отошел от политики. Теперь я простой коммерсант… Я не могу сказать, что симпатизирую Советам, господин Менжинский. Но поймите, когда деловой человек приезжает с предложением вложить капиталы, он рассматривает вас как устойчивого и платежеспособного контрагента…
— Что ж, резонно и доказательно, — согласился Менжинский, помешивая ложечкой остывший чай в стакане.
Ему было ясно, что сейчас Раздолин говорит правду. Менжинский знал, что деньгами его собеседник распоряжается лишь по доверенности жены — вручив беглому войсковому старшине перезрелую, засидевшуюся в девицах дочь Альбиона, ее дядюшка, английский банкир Гольфсмит, не дал мужу права распоряжаться приданым жены. Это было оговорено особым пунктом брачного контракта. И конечно, Раздолин был очень заинтересован в заключении концессионного договора на приличный кусок ставропольской степи, где он намеревался организовать конный завод. Такой договор ему бы очень помог в отношениях с прижимистым и крайне несговорчивым Гольфсмитом.
— Соблаговолите ответить, господин простой коммерсант, для какой надобности вам потребовалось перед приездом к нам посетить в Париже великого князя Николая Николаевича?
С минуту помедлив, Раздолин ответил:
— Я получил от князя письменное приглашение встретиться, чтобы поговорить о сотрудничестве. Отказаться я не мог, господин Менжинский.
— Как же прошли ваши переговоры?
— Я еще раз убедился, что сотрудничество с князем невозможно. Притязания его высочества на монарший престол смахивают на опереточный фарс…
Окопавшийся в Париже великий князь Николай Николаевич и в самом деле до сих пор не оставлял мечты о возвращении престола Романовых. Его отнюдь не смущало, что престол этот находится в некотором отдалении от его особы и представляет уже исторический экспонат. Порфироносным мечтаниям беглого князя можно было бы и не придавать особого значения. Но эти устремления подкреплялись силой «Российского общевоинского союза», где заправлял ставленник Николая Николаевича генерал Кутепов. У «союза» была армия в несколько десятков тысяч человек, «военная академия» и даже собственные «высшие полицейские курсы». Во всех странах, граничащих с СССР, «союз» имел свои «представительства», проводившие открыто и тайно активную контрреволюционную работу против СССР.
— Странно слышать от вас подобную оценку усилий великого князя. Ведь вы же в свое время состояли в его свите.