Искатель. 1974. Выпуск №6

Роменский успел справиться с собой и ответил равнодушным голосом человека, которому задают скучные вопросы и обязывают отвечать на них.

— Вы, видимо, хотите услышать от меня определенную фамилию. Но я уже несколько раз заявлял, что господина Щепкина я не знаю и с ним никогда не встречался. В том числе и на концертах в саду «Эрмитаж».

— У нас есть данные, что в конце лета на одном из последних концертов вы были вместе с дамой и пожилым человеком.

— Любители музыки — народ общительный, — усмехнулся Роменский. — Я мог разговаривать с соседом по залу, случайным человеком в буфете, в фойе, на прогулке в антракте… Видимо, я разговаривал и с дамой, и пожилым человеком. Отрицать не хочу, утверждать не осмеливаюсь…

Лицо Роменского отвердело еще больше, и Менжинский почувствовал, что помощнику управляющего делами очень хочется уйти от ответа на вопрос о встрече в саду «Эрмитаж».

— И все-таки я продолжаю надеяться, Роменский, что вы припомните эту встречу на концерте… Право же, в ваших интересах ее припомнить как можно лучше. Этот крохотный факт разрушает вашу прелестную гипотезу, Роменский.

— Может быть, вы поможете? Скажете более определенно, что и в каком плане вас это интересует? Вы говорите, что для моей пользы я должен ее вспомнить, а я нахожусь в совершеннейшем неведении.

— Есть основания подозревать, что вы член подпольной контрреволюционной организации.

— Это чудовищная ошибка! — вскинулся Роменский, вложив в слова чуть больше горячности, чтобы они прозвучали искренне. — Я честно работаю… Политика не моя область. Тем более заговоры и подпольные организации… Это совершенно невероятно! Если ваши подозрения основываются на моем частном знакомстве с семьей Алферовых, я требую очной ставки… Бы убедитесь, что к подпольной организации я не причастен. Они подтвердят это…

«Подтвердят, — мысленно согласился Менжинский. — Насчет очной ставки ты пускаешь «пробный шар», Роменский».

— Поверьте, к делам Алферова я не имею никакого отношения.

— Тут вы говорите правду, Роменский. У вас были собственные дела, и жаль, что вы откровенно не хотите рассказывать о них.

— Но мне нечего рассказывать. Моя жизнь чиста и открыта… Учтите, что за арест и произвол, допущенный по отношению ко мне, придется держать ответ…

Паутинка в руках следствия, относящаяся к непонятной встрече Роменского в саду «Эрмитаж», была легкой и колеблющейся. Но после сегодняшнего допроса у Вячеслава Рудольфовича еще больше окрепло ощущение, что именно по этой паутинке можно размотать весь клубок шпионажа. Вопросы о встрече в саду «Эрмитаж» явно пугали Роменского, заставляли терять контроль над собой.

Надолго выдержки у Роменского не хватит. Если при каждом вопросе о встрече в «Эрмитаже» у него каменеет лицо, значит, ему приходится собирать в кулак всю свою волю, все силы.

Он же здорово трусит, франтовато одетый, хорошо ухоженный военный, явно не ощущающий тягот жизни. Собранные для бегства чемоданы — вот суть натуры Роменского. Узнав о провале, он перепугался, но и при этом не мог бросить накопленное добро.

Роменский должен выдохнуться от собственных же мыслей, которые с каждым днем, проведенным в камере, становятся все страшнее и страшнее.

Поэтому Вячеслав Рудольфович предложил Роменскому подписать протокол очередного допроса и распорядился, чтобы конвойные увели его из кабинета.

Приглашенная, на Лубянку учительница, рассказавшая о встрече в саду «Эрмитаж», подтвердила, что Роменский есть тот самый блондин, которого она видела на концерте Кусевицкого.

— Но я и не отрицаю этого, — с деланной улыбкой сказал Роменский, ознакомившись с протоколом опознаний. — Зачем было затруднять даму…

— Что делать при вашем несговорчивом характере… Приходится затруднять, Роменский. Раз вы упорствуете, будем предъявлять вам фактические улики.

— Ваше право. Но предъявить улики и доказать вину — это разные вещи, — ответил подследственный, и у него снова дрогнул голос.

— Докажем вину.

Однако делать это было непросто. Главная задача состояла не в том, чтобы доказать вину Роменского. Надо было раскрыть его шпионские связи и разоблачить сообщников. Появление Роменского на квартире Алферова, непонятные заметки на найденных картах Москвы и Петрограда и собранные чемоданы могут служить лишь косвенными уликами. Если не будут найдены другие доказательства вины Роменского, эти улики так и останутся лишь на грани подозрения.

Из Всеросглавштаба раздавались звонки. Военное начальство требовало объяснить причину задержания ответственного работника штаба.

— К вам товарищ Ладыженский, — доложил Нифонтов. — Требует немедленно принять.

— Немедленно? — переспросил Менжинский. — Что ж, просите нетерпеливого товарища.

Да, это был тот самый Ладыженский. «Трепаный» — выплыла вдруг в памяти кличка, которой наградили эсера ярославские филеры.