Искатель. 1976. Выпуск №4

Все было не так. Безукоризненная чистота и до обидного законченная аккуратность царили в «келье». Ничто не указывало на то, что именно здесь рождаются головокружительные теории и именно отсюда выпорхнула идея Эксперимента, посягающего на основы миропорядка. Музей оргтехники, да и только. Даже стол-калькулятор, который уж никак не мог оставаться в бездействии сегодня утром, напустил на себя восторженно-праздный вид, словно бы ни один логарифм в жизни не обременял его мозги, а об интегралах он и понятия не имел и вообще был предметом благоговейного поклонения, идолом-недотрогой, сокровищем языческой кумирни.

Впрочем, я ошибался. На матовой крышке стола покоилась какая-то штуковина. Единственный предмет, вносивший диссонанс в обманчивый покой вещей. Это был небольшой приплюснутый шар черного цвета с едва ощутимыми выпуклостями на полюсах. Выпуклости соединяла тонкая белая линия. Я опасливо повертел шарик в руках, и вдруг с ним что-то произошло. Непонятно что, но он как-то вздрогнул, издал резкий хлопающий звук, и вот у меня в руках уже нечто вроде веретена все того же черного цвета и с белой полоской от острия до острия.

Я снова повертел игрушку в руках, и опять раздался резкий хлопок, веретено вздрогнуло, превратившись в шар. Минут пять я забавлялся диковинкой, пока не заметил, что она меняет форму при нажатии либо на выпуклости, либо на острия. Что же, причуда есть причуда. Почему бы талантливому и еще очень молодому физику не мастерить на досуге пространственные головоломки или показывать домашним топологические фокусы? Мне-то что до этого? Я наскоро вляпал в «память» пару фраз: мол, сожалею по поводу несостоявшейся встречи, присовокупил извинение за бесцеремонность и вышел из дома.

Через несколько дней я все-таки увиделся с Физиком. Он сам приехал ко мне. Мы обсудили все, что нужно, в какие-нибудь полчаса, и, возможно, эта встреча вылетела бы у меня из памяти, если бы не одно обстоятельство. За разговором Физик безотчетно полез в карман и вынул из него… все то же веретенце. Я уставился на знакомую игрушку, а он, не замечая этого, продолжал говорить. Внезапно раздался хлопок, ученый вздрогнул, разжал пальцы, и на пол скатилось не веретенце — черный шарик. Я поднял его и отдал владельцу. Тот смутился, пробормотал что-то и хотел было убрать загадочную штуковину в карман, но я остановил его. Так я впервые услышал о Корабле. Шарик-веретенце был его макетом…

Из оставшихся пяти кубиков снова беру первый попавшийся. Уже ничего не задумываю, просто неторопливо жду. Бортинженер…

«Это был сон. И это была явь. Это была мистика. И это было по сю сторону реальности». Или вообще ничего не было!

Должный строй мира: вне материи — пустота.

Приличествующий сознанию подход: «внутри пустоты» — оксюморность.

Естественная субординация: вещество как образ бытия — «поле как система связи — вакуум как нуль вещества или поля.

Мы мечтали внести коррекцию в эти три формулы.

«Содержание» пустоты наделить смыслом.

Доказать, что вакуум не нуль, но нулевое состояние энергии. Нулевое, однако же состояние.

И, таким образом, представить Вселенную как вакуумно-вещественный континуум, то есть мыслили такую субординацию: овеществленная энергия — энергия поля — вырожденная энергия.

Большего, полагали, не дано. Вышло: есть большее. Или есть вместо. Но ЧТО? Почему вместо вырожденной энергии мы обнаружили выродков нашего сознания?

Есть древний прием: высказаться — осознать. Уверен, что не получится. И тем не менее должен попытаться. Иначе безумие укоренится, а страх обернется ужасом.

Я попал в детство. Свое детство. Сознание раздвоилось. Я ощущал себя ребенком. Не в эмоциях и речениях, а тем, прошлым. Двадцать лет жизни исчезли. И параллельно видел себя со стороны. Облик соответствовал былому. Жидкие светлые волосики, короткие штанишки, колготки, бактерицидный клей на ободранных локтях… Похож на девочку… Стереофото из семейного альбома.

Мучила важная проблема: смесь вкусных вещей — вкусна ли? Например, ежевичное варенье, пикули и сырое песочное тесто. Или так: майонез, лимонный крем, гречневая каша с молоком. Странный был ребенок: любил каши. Смешать бы все в тазу! И есть ложкой. Останавливало одно: таз спрятан у мамы. Пахло ванильным мороженым.

Глубокомыслие отпустило: встретился с приятелями. Идиотизм заключался в следующем: мое детство, вернувшееся в абсолютном вакууме, пересеклось с детством экипажа. Не знал я их никого двадцать лет назад, вот беда! Познакомились на отборе. И детских фотографий не видел в жизни. Перед возвращением на Землю — когда обменивались «выродками» — описал каждого, каким лицезрел «во сне». Подтвердили. Их изумление — выше моего: сходство — до малейших деталей. И образ мыслей подобен. Насколько помнят себя.