Искатель. 1977. Выпуск №2

— Порядочный срок для беременной прыгуньи. — Он громко расхохотался, довольный собственным остроумием.

— Минутку! Вы, видно, считаете меня размазней? Вы думаете, я делаю из мухи слона. — Понемногу я стал распалиться. — Полгода назад разбилась моя машина, сударь! На высоте четырех тысяч метров она вдруг загорелась. Все длилось несколько секунд. Если бы катапультирующее устройство случайно не сработало, — а в шестидесяти случаях из ста оно не срабатывает — вы не имели бы сейчас удовольствия видеть меня… Я уже тогда сломался, но меня снова запрягли, потому что подготовка пилота обходится в миллион марок. Они должны себя окупить. Военщина не знает пощады даже по отношению к своим.

Теперь мне было все равно. Мне так или иначе была гарантирована зеленая жизнь за то, что я пытался надуть их. Дисциплинарные наказания, наряды, лишение увольнительных, да мало ли еще какие способы есть у них доконать человека. За все это я хотел заставить их разок послушать, что о них думаю. Я закурил еще одну из келлермановских сигарет и особенно громко, чтобы магнитофон сожрал каждое мое слово, произнес:

— Только потому, что агент фирмы, выпустившей эти дерьмовые машины, закадычный друг Франца Иозефа Штрауса и заграбастал на этом деле почти два миллиона долларов, я должен подыхать? Благодарю покорно! Я хочу жить, понятно? Вот потому я не сказал ни вам, ни доктору Молитору, что ко мне снова вернулась память. Это была своего рода самозащита. А теперь можете делать со мной что вам угодно.

Катцер своего достиг. Довольный, он откинулся на спинку стула и излил на меня весь сарказм, на какой был способен:

— Господин фельдфебель хочет жить и потому валяет дурака. Ему страшно, и он укладывается в постель, как школьник, который не выучил уроков. Хорошенький защитник отечества! Но дело не выгорело, мой милый. Мы оказались проворнее.

Да, дело не выгорело. Я должен был это признать. Однако Катцер еще не кончил.

— Сестра Марион знала, что вы симулируете, — ядовито сказал он. — Вы не смогли даже сохранить свой прекрасный план в тайне. Господин фельдфебель не только трус, но еще болтун. И поскольку Марион Венделин собиралась сегодня прийти ко мне в управление, вы вчера вечером убили ее. Вы боялись, что она проговорится. И чтобы не подвергать риску свой блестящий план, вы не остановились даже перед убийством. Разве не так это было, господин Зееланд?

За окном занималось утро. Если бы я ударом кулака разбил сейчас магнитофон, кассеты перестали бы крутиться. Но лента осталась бы. Даже разорви я ее на тысячу кусков, все можно было бы склеить. Комиссар Келлерман хотел сделать из меня идиота, сумасшедшего, совершившего убийство женщины. Это было бы неплохое объяснение. Но обер-ассистент перещеголял своего начальника. За каких-нибудь девяносто минут. Мастерский результат! И самым худшим было то, что любой суд этому поверил бы.

— Вы свинья, Катцер, — сказал я. — Самая большая свинья, какую я когда-либо встречал. Одно время надеялся вас одурачить. Сознаюсь, это была ошибка. Но чтобы за это навесить на меня убийство… Я привязался к Марион, и мне больно, что повинен в ее смерти. Но не мог предвидеть того, что случилось. И не я ее убил.

В эту секунду дверь отворилась. Комиссар Келлерман вошел в комнату, направился к столу и выключил магнитофон. Раньше из-за слепящего света прожекторов я не смог как следует разглядеть маленького криминалиста. Сейчас увидел, что, несмотря на свою миниатюрность, он обладал спортивной фигурой, мускулист, широкоплеч. Лицо его свидетельствовало об уме, костюм — о хорошем портном. Некоторое время мы оценивающе рассматривали друг друга. Затем он щелчком выбил из пачки «Астор» две сигареты и предложил одну из них мне.

— Вот так-то, господин Зееланд, — сказал он. — Сделаешь глупость и, гляди, увяз по уши. — Он в раздумье покачал головой, потом всем своим корпусом гнома повернулся к Катцеру. — Кончайте, коллега. Идея была хорошая и при других обстоятельствах себя оправдала бы. Но мы тем временем поймали человека, убившего Марион Венделин. Есть все основания полагать, что четыре других убийства тоже на его совести. Сделайте одолжение: подготовьте информацию для печати и, если вас не затруднит, распорядитесь, чтобы нам дали еще по чашке кофе.

Я оторопел. Сперва я думал, что Келлерман затевает новый финт, но потом увидел, что он говорит серьезно. Казалось, я все-таки выпутался. Тут комиссар снова повернулся ко мне.

— А теперь что касается вас, господин Зееланд. Вы ведь знаете господина полковника фон Тольксдорффа.

— Еще бы, — сказал я. — Мы прозвали его жестянщиком, потому что он и в постели не снимает своего рыцарского креста.

Келлерман ухмыльнулся.