Искатель. 1977. Выпуск №3

А они так методично, без особой спешки — хлоп! хлоп! — мои ребята в брызги превращаются. Отшвырнул я рацию, сам дрожу, хочется зарыться в землю ярда на три или пулю в лоб пустить. Прощай, мама, шепчу, прощай, Пинни, — распылят меня сейчас на кровавые брызги, в душу их, этих тварей, до гробовой доски! Кричу ребятам, чтобы драпали куда глаза глядят, да при этом «красноногих» — артиллеристов значит — матерю на чем свет стоит — почему нас не прикрывают? Те словно услышали: снаряды прямо перед копытами рваться стали. По нас тоже могли лупануть: расстояние-то маленькое, но мы об этом не подумали — обрадовались здорово. Решили, выкрутимся. Если по правде, теперь-то я вижу: тут и «фокстрот» не помог бы — это, по-нашему, ядерная бомба в двести килотонн, но тогда мы воспрянули. От ужаса волосы под каской шевелятся, а все равно ликуем. И тут, парни, мы с Рокки такое увидели — до могилы в кошмарах сниться будет. Разрывы сплошной стеной от нас всадников скрыли, и вдруг… сначала один проламывается сквозь эту стену, потом второй и третий за ним. Словно не 155-миллиметровые рвутся, а фонтаны воды поднимаются, и этой нечисти одно удовольствие сквозь них проезжать. Да…

И опять наши рваться стали, как живая шрапнель — справа, слева, справа, слева. Мы ждем, когда же наша очередь придет? Думаю, сейчас Рокки брызнет, потом я. Или сперва я, а затем Рокки. Бежать? Бежать смысла не было. Во-первых, куда, а во-вторых, зачем? Все равно на бегу снимут, а то и догонят и вообще жуть что произойдет.

Как получилось, что мы с Рокки в живых остались — понятия не имею. То ли прицелился один из них плохо — да нет, не может такого быть, всех-то остальных они без промаха расчесали, — то ли какой-нибудь валун или куст за фигуру человека приняли. Короче, мне в глаза голубым плеснуло, взорвалась перед нами земля, мелкая такая пыль вверх взметнулась, горячая очень, но не раскаленная, правда. И нас засыпало…

Очнулся я уже в госпитале: всадники черт те куда унеслись, на поиски новых «объектов», наверное, а нас подоспевшие саперы откопали.

Бред? Конечно. Точнее, похоже на бред. А на самом деле все так и было. Естественно, нам сначала не верили. Ведь до поры до времени только слухи ходили, что после встреч со всадниками люди исчезают: хочешь верь, хочешь нет. Штабные крысы все расспрашивали, куда взвод делся да почему всадников пропустили. Впрочем, только поначалу они нас вопросами мучили. Да и чего с этих ублюдков взять, если они из своих крысиных нор ни черта не видели: «бой»-то наш дерьмовый минут пять всего и длился. А потом, когда в других местах то же самое случилось, поверили…

Нет, нет, все чистая правда. И про «фоно», и про снаряды. А вы думаете, с каких пор я седой стал?

Дуглас Стори, тридцати девяти лет, художник

Я вам про себя рассказывать не буду: для вас это не суть важно, вы другого от меня ждете, хотя проформы ради и задаете дурацкие вопросы: где жил? где учился? какие взгляды? Кому все это надо? Мне, по крайней мере, болтать лишнее ни к чему…

Вам нужно знать, что я видел? Вот это и расскажу.

Все началось утром четвертого августа. Я в это время бродил по лесу к северу от Оберона. Люблю, знаете ли, на безлюдье выбраться, и лучше всего, когда это утром, с зари. Так что хоть раз в полгода, а запираю студию — и в лес. Я потому Оберон и люблю, что места здесь отличные. Живу я по большей части в Дулуте, и студия моя там, в Обероне же у меня хижина. Ну, почти хижина. Я ее «бунгало» зову.

То утро я не просто помню — я вижу его. Закроешь глаза — и в голове будто киноэкран вспыхивает: все четкое, цветное. Или нет, словно я вспоминаю картину, которую сам написал: каждый штрих, каждый мазок, каждый колер вижу.

Итак, сошел я с тропинки и стал пробираться в чащу — мечтал спугнуть какого-нибудь зверя и посмотреть, как он будет удирать. Без особых приключений я прошел мили полторы-две. Папоротники кончились, лиственный лес, преимущественно осиновый, перешел в сосновый бор, а вскоре деревья и вовсе начали редеть, указывая, что близка окраина леса. Внезапно впереди, на открытом пространстве, что-то бесшумно сверкнуло. Вспышка была неяркая, но очень интенсивная: лес вокруг меня словно пронизало голубым сиянием. Не скажу, чтобы меня это сильно напугало: вспышка вспышкой, но утро было таким тихим и безмятежным, что тревоге, а тем более страху просто неоткуда было взяться. Только когда ветер подул в мою сторону и донес незнакомый запах — резкий, приторный, дурманящий, — мне стало не по себе. Тем не менее я прошел вперед и остановился за последними деревьями, осторожно выглядывая из-за стволов.

Зрелище, которое открылось моим глазам, поразило своей полнейшей, чудовищной нереальностью. На месте вспышки в воздухе прорисовывалась, я бы даже сказал, «проявлялась», как изображение на фотопластинке, некая конструкция.