Искатель. 1978. Выпуск №4

— Чем? — Левандовский притворился непонимающим.

— Такими комбинациями…

— Каждый комбинирует как может. Кошух посоветовал мне…

— Когда?!

— Недавно. Но не вчера и не позавчера. Когда он выписался из больницы.

— Как он себя чувствует?

Кто тут кого прощупывает? Кто кого подозревает?

— Да как он себя может чувствовать?

Официант сервировал стол: расставлял тарелочки, накладывал селедку, наливал водку. Левандовский вдруг осознал, что его раздражало в Лубии. Неестественные жесты! Он резал закуску левой рукой.

— Ваше здоровье! — Левандовский приподнял рюмку.

Лубий взял свою левой рукой.

— Вы его, кажется, давненько не видели? — Поручик шел ва-банк. — Последний раз в гостинице «Сьвет»?

— Он вам говорил, что я заходил к нему в гостиницу? — снова удивился Лубий. Левандовский промолчал. — Как он добрался до Познани, благополучно? — осведомился Лубий.

— Ага…

— Он побаивался ехать на машине. Очень нервный стал. Все время чего-то боялся.

— Неудивительно. После такой аварии! Психическая травма… — Левандовский ограничился общими фразами. Однако пора было развертывать наступление: — Он сильно переживал смерть Закшевского…

— И об этом он вам тоже говорил? Значит, вы его хороший знакомый. Простите, я не расслышал фамилию…

— Левандовский.

— Впервые слышу.

— Зато мне он рассказывал о вас и о Закшевском.

— Что же он про нас рассказывал?

— Многое. Ведь вы очень давно знакомы.

— Да, знакомы, как же, знакомы, — казалось, Лубий неохотно подтвердил этот факт. И вдруг переменил тему; — Вы на базе хотите работать?

— На базе.

— Водителем?

— Все равно. Могу и водителем.

— Водителем вам будет удобнее. Свободнее. В Познань посылают, в Варшаву… Извините, я отлучусь на минутку. — Лубий поднялся и направился в туалет.

Что это значит? Он в самом дело ничего не знает об убийстве Кошуха? Левандовский ждал. «Минутка» затягивалась — Лубий не возвращался.

Из гардероба в зал проскользнул один из агентов.

— Взяли его! Он пытался бежать, — доложил он. — Через второй выход. Мы хорошо знаем этот ресторан!

* * *

Теперь Левандовский уже не церемонился. Он посадил Лубия прямо против себя. Майор Кедровский пристроился в сторонке.

— В суде вы дали заведомо ложные показания. Вам было известно, что человек, выдававший себя за Кошуха, вовсе не Кошух. Вечером 15 мая вы убили мнимого Кошуха ударом кинжала в сердце.

— Я? Нет…

Грузный мужчина застонал, зашатался, мешковато осел на стул, съежился. Оба офицера были худее его и ниже ростом, но теперь казались больше и выше.

— Нет! — отчаянно крикнул Лубий. Лавина надвигалась, грозя ему гибелью. — Я не давал ложных показаний. Просто немножечко приврал. С кем это не случалось. Мы на суде говорили сущую правду. Соврали только, что знали его до войны…

— Только и всего! Сущие пустяки!

— Да ведь так многие делали! Если кого-нибудь в самом деле хорошо знаешь и полностью ему доверяешь, неужели нельзя сказать, что познакомился с ним чуть раньше? Ведь это простая формальность. Я никого не обманывал. Для меня он всегда был Анджеем Кошухом. Только Анджеем Кошухом. Сначала и до конца, когда мы виделись в последний раз, Закшевский тоже не знал его ни под какой другой фамилией. Нам такое и в голову не приходило. Послушайте, я вам скажу, как это было. Мы встретились с ним у Грыня летом сорок четвертого.

— У Грыня? В банде УПА? — Левандовский даже вскочил со стула. Открывалась новая страница в биографии неизвестного, называвшего себя Анджеем Кошухом.

Лубию в этом отношении нечего было скрывать. Ему уже не раз приходилось давать показания. Протоколы есть, можно проверить, однако они находятся не там, где их искала милиция. В познанском суде ни Лубий, ни Закшевский, ни сам Кошух ни словом не обмолвились о том, что несколько месяцев были в банде Грыня. Впрочем, об этом их никто не спрашивал. Речь шла только о том, знали ли они Кошуха еще до войны. Оба подтвердили: да, знали.