После того случая Сухов два года ходил боцманом, пока не восстановили в должности, и вот теперь, когда он подошел к тому рубежу, что лишает человека моря, у него разладилась жизнь на берегу: жена, стойко терпевшая долгие годы разлуки, ушла в себя, замкнулась, и жизнь вдвоем стала почти невыносимой и настолько неуютной, что выход в рейс становился желанным и единственным исходом. Но и тут повезло — в пятьдесят лет к нему пришла любовь, да такая, о которой он и не догадывался никогда и не думал, что существует подобное, могущее так захлестнуть и завертеть человека. На судне все знали об этом, потому что его Людмила была рядом — она работала пач-продом на плавбазе «Крым». И потому что все видели, насколько это серьезно, никто не подтрунивал над Суховым, а, напротив, старались помочь ему, и даже Малов сделал так, что единственные два улова они сдали именно на «Крым», и на период выгрузки Сухов был отпущен на плавбазу.
Сегодня первым заметил стоящий косяк именно Сухов. Акустик, молодой парень, прикорнул на минутку и, вздрогнув, открыл глаза, когда Сухов крикнул:
— Пишет!
Перо самописца провело на ленте первую жирную черту, потом вторую, третью; сигналы эхолота, напоминающие равномерное цвирканье сверчка, стали двойными. Привычное ухо чувствовало, как доходят они в толще воды до преграды из рыбьих спин и равномерная их музыка прерывается желанным отзвуком эха.
— Слева заметал! — тонким голосом крикнул старший меха
ник, кургузый, похожий на медведя Кузьмич. — Опять не успеем,
я же говорил, опять!
Кузьмич, как обычно, паниковал, зато, если уж что не получалось, он всегда прав: любой случай он предупреждал заранее, и Малов в такие минуты его ненавидел.
— Где ваше место? — крикнул Малов. — В машину, срочно!
Кузьмича как языком слизнуло.
Слева, на соседнем сейнере, замелькали оранжевые огни, понеслись по мачте вверх-вниз.
— Правее, заходи на ветер, Сергей, — уверенно сказал Малов.
— Есть правее, — четко ответил Сухов.
Судно метнулось вправо, заходя на ветер, мачты описали круг, резко качнулись звезды, дернулся узкий серпик луны.
— Пошли буи! — крикнул Малов в мегафон.
Загудели силовые блоки, зашуршали, скользнули в воду два пузыря — плавучие якоря, увлекая за собой первые метры сети; затрещали, застрекотали по палубе наплава кругляши из пенопласта. В свет прожектора потянулась образуемая ими белая дорожка, в темной воде поскакал впереди нее буй — красный
шар с мигающей лампочкой внутри, надежный ориентир и маяк. Судно накренилось на вираже, рванулось от сетей, чтобы потом вернуться к ним.
Акустик! Где косяк?
Левее, Петрович!
Ракету давайте, ракету! — зашумел с палубы тралмастер
Вагиф.
Теперь надо не упустить богатый косяк, не дать ему уйти под киль. Сухов схватил ракетницу и выстрелил в воду с борта, противоположного тому, с которого был выметан кошелек. Надо было отпугнуть косяк, загнать его в сеть.
Старпома бы поднять, пусть потренируется на замете, —
сказал Сухов Малову.
Пускай поспит пацан, — ответил Малов. — Ему еще доста
нется на своей вахте! Обойдемся без него!
Через час стянули невод. По кошельковой площадке шумно стекала вода с выбираемых сетей, потоки воды хлестали по резиновым комбинезонам матросов.
Малов слушал шуршание воды и вглядывался в темноту за бортом.
Наконец в свете прожекторов увидел рыбу. Темные пятна вздрагивали, бились у балберов, пытались вырваться из ловушки, станки были подвижные, и вода бурлила, будто внизу, в ее толще, включили гигантский кипятильник. Невод стягивался все больше.
Вах, рыба! Рыба! — кричал на палубе Вагиф, пританцовы
вая и подскакивая.
Тонн пятьдесят, не меньше, — сказал Сухов. — Пойду по
могу ребятам.
Внизу, на палубе, добытчики подтягивали сеть к борту, накидывали ее на планшир, матросы шутили, смеялись — работа шла споро.
Повара сюда. Где кок? Дремлет? — кричал Вагиф. —
Пусть наберет свежей уха! Эй, Ефимчук!
Красавица, а не сардина, — сказал Малов. — Одна к од
ной. Вот это дернули!
Даже единственный из экипажа не занятый в замете повар Ефимчук появился на палубе. Он медленно нагнулся к воде и зачерпнул сачком сардину. Рыба блестела и билась в его руках.
Малов видел сверху, как Ефимчук аккуратно перебирает рыбешку, и в который раз подумал, насколько повезло ему с поваром. Недаром сманил во флот. Хоть и впервые в море, но все у него поставлено солидно, чувствуется класс. Для настроения команды хороший повар считай полдела. А этот молчун — умелец! Каждый день — новое блюдо!
Сухов, тоже смотревший вниз, сказал:
Выполз, кашевар. На замете так спит, первый раз вижу
такого.
Повару не положено работать на палубе, — сказал Ма
лов. — Что ты злишься?
Да не злюсь я, — Сухов улыбнулся. — Просто вижу, не
из того теста этот повар.
Малову уже не первый раз приходилось защищать Ефимчука от нападок Сухова — повар был его гордостью, он сам отыскал
4
5
его, случайно встретив в приморском ресторане. Старик был одинок как перст, мотался по стране, не находил места, а предложил ему пойти в рейс — глаза загорелись, оживился.