— Именно потому, что умен и дальновиден, он это и сделал. Он смог понять, что судьба Руси сейчас решается на Дону, а не в Литве или в Москве. И он пустит нас на Русь, хорошо зная, что, если одержит верх над Ордой, все потерянное снова вернется к нему. Я не знаю, удастся ли ему победить Мамая, но нас он уже победил: одним ловким ходом сбросил со счетов войны десятки тысяч литовских мечей, не заплатив за это ни одним своим.
— Великий князь, но уже не в наших силах повлиять на то, что произойдет на Дону…
— А потому, боярин, давай думать о Литве.
Ягайло быстрыми шагами вернулся к столу, уселся на его край, скрестил на груди руки.
— Что нам делать, боярин?
— У обоих Ольгердовичей только конница, и они уже опередили нас на два перехода, так что вряд ли мы их догоним, — медленно, глядя себе под ноги, словно разговаривая сам с собой, начал Адомас. — Но зато перед нами открыта дорога на Москву, откуда мы можем ударить в спину русскому войску. Может, это и есть наша дорога, великий князь?
— Нет, боярин, это не наша дорога. Прежде чем мы будем в Москве, на Дону уже прогремит битва. Если победит Мамай, мы с такой помощью будем просто смешны, если же верх возьмет Дмитрий… Нет, боярин, надо идти на соединение к Мамаю…
— Я понимаю тебя, великий князь. Если мы двинемся навстречу Мамаю, то будем чисты при любом исходе сражения: Мамай сам ввязался в бой, хотя мог уклониться от него и дождаться нас. Я правильно понял твою мысль, великий князь?
Ягайло усмехнулся, опустил глаза. И Адомас понял, почему великий князь так спокоен. Просто он все обдумал, взвесил, принял свое решение. И он позвал Адомаса совсем не для того, чтобы советоваться, а чтобы сообщить ему принятое решение.
16
Под бархатным великокняжеским стягом, в богатом воинском облачении великий московский князь Дмитрий прямо и неподвижно сидел в седле и наблюдал за идущими мимо него к переправам через Дон русскими полками. Только что в его шатре состоялся военный совет, на который были приглашены князья и воеводы подошедшего к Дону русского войска. Вопрос был один: остаться по эту, свою, сторону реки и ждать нападения татар или самим переправиться на тот берег и навязать бой Орде?
Голоса разделились. Одни призывали к осторожности и благоразумию, пугали более чем двойным превосходством в силах татар и опасностью вести бой, имея за спиной реку. Другие настаивали на немедленной переправе и внезапном нападении на татар. В том же, что за спиной будет Дон, они видели залог того, что русское войско будет биться насмерть, зная, что пути к отступлению нет. И первыми среди тех, кто настаивал на переправе, были Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, боярин Боброк, князь Владимир Андреевич Серпуховский. Они знали, какой ценой оплачено право вступить в бой только с Ордой, не опасаясь удара Литвы в спину и чего стоило собрать воедино все русское войско. Они знали также, что литовская конница находится от Дона всего в двух-трех переходах.
А теперь они стояли на пригорке позади великого князя и смотрели на нескончаемые колонны русского воинства, идущего через Дон. Вся необъятная Русь текла мимо них. Шли молодью юноши, впервые взявшие в руки оружие, и закаленные в сражениях воины. Проходили вчерашние холопы и смерды с рогатинами в руках и топорами за поясами, повесившие на плечи самодельные деревянные щиты. Ехали на рослых боевых конях закованные в броню и грозные в своем воинском умении княжеские и боярские дружины, уже не раз испытавшие в боях крепость своей руки. И все они, сыны русской земли, шли на неведомое Куликово поле, чтобы завтра утром, едва поднимется солнце, перегородить его из конца в конец рядами своих червленых щитов и заслонить Русь. Сто пятьдесят тысяч восточных славян встанут грудью против бесчисленного и страшного врага.
Русичи не дрогнув встретят бешеный натиск разноплеменных орд, зальют своей и чужой кровью это широкое поле, загромоздят его горами своих и чужих тел. И ничто — ни дикий напор татарской конницы, ни упорный натиск железных рядов наемной итальянской пехоты, ни визжащие орды кочевников — не заставит их отступить.
И когда они победят и над полем битвы хрипло прозвучит сигнал трубы, созывающей уцелевших под великокняжеское знамя, они опять сомкнут ряды своих залитых кровью щитов на тех же холмах, где стояли утром. И даже у них, чудом оставшихся живыми в этой беспримерной сече, видевших вокруг себя сотни смертей, вздрогнет сердце. Потому что вчетверо короче будет стена щитов. Из ста пятидесяти тысяч, стоявших утром под этим стягом, к вечеру останется только сорок тысяч. Но великий московский князь, объезжая эти ряды, ни на миг
Но другого врага не будет.
Передовые литовские конные разъезды будут уже в городке Одоеве, всего в одном переходе от Куликова поля, когда Ягайло получит весть о разгроме Мамаевой Орды. В этот же день он повернет свои войска обратно в Литву.