Искатель. 1980. Выпуск №5

В доброе старое время медотсек «Каравеллы» пустовал. Травмы у членов экипажа случались крайне редко, а болезнетворные вирусы на корабле не водились. Астрофизики шутили: «Наш медотсек — лучший образчик полного вакуума».

Теперь почти все гамаки в медотсеке были заняты, а вскоре их стало не хватать, и пришлось с помощью Тобора втискивать дополнительные.

…На стук никто не отозвался, хотя зеленый ромб на входном люке светился — значит, хозяин находился дома.

Слегка встревоженный Дмитрий Анатольевич толкнул люк и вошел. Штурман, откинувшись, сидел в кресле и, казалось, дремал. Опытный врач, он, однако, сразу определил: дело неладно. Он подошел к Орленко. Тот был без сознания.

По собственной биосвязи врач связался с медотсеком и вызвал реанимационный манипулятор. Прошло несколько томительно долгих минут, пока торпедовидная конструкция влетела в открытый люк.

— Полегче, полегче, голуба душа, — пробормотал Дмитрий Анатольевич, обращаясь к машине, и отошел в сторону, чтобы манипулятор случайно не задел его.

Агрегат тотчас сориентировался и приблизился к Орленко, не дожидаясь команды врача. Панцирь аппарата раскрылся, словно бутон розы, и бесчисленные змеевидные датчики обвили тело штурмана, проникая сквозь одежду.

Дмитрий Анатольевич наблюдал за работой реаниматора, время от времени давая указания.

Валентин вздохнул и открыл глаза. Он что-то забормотал. Дмитрий Анатольевич прислушался.

— Оранжерейный… аннигиляцаонный… астроотсек… камбуз… — бормотал штурман.

— Валя, что с тобой? — сказал врач и взял его за руку.

Штурман вздрогнул, умолк на полуслове. Глаза его забегали по комнате, приобретая все более осмысленное выражение.

— Это вы, Дмитрий Анатольевич? — спросил он слабым голосом.

— Я, я, голуба душа, — обрадованно ответил врач. — А кто же еще?

Манипулятор подался немного назад. Теперь главную роль играл не он, а врач.

— Я… у себя?

— А где же еще, голуба? Дома ты.

— Я только что здесь появился?

— Как это только что? — поднял брови Дмитрий Анатольевич. — Мы с ним, — кивнул он на манипулятор, — уже минуг двадцать с тобой возимся.

— Неправда! — выкрикнул Валентин. — Зачем вы говорите неправду? Минуту назад меня не было здесь.

— Был, был ты здесь, голуба душа, — спокойно ответил Дмитрий Анатольевич: за свою долгую практику ему пришлось повидать всякое. — Где же тебе еще быть?

— Я… только что… был во всех отсеках «Каравеллы», — запинаясь проговорил штурман.

— В каких, в каких отсеках?

— Во всех сразу!

— Рассуди сам, голуба. Разве такое мыслимо?

— Говорю же — я был в них одновременно!

«Расщепление сознания. Типичная картина», — подумал Логвиненко и покачал головой.

Глаза штурмана блеснули. В них снова заполыхал огонь недавно виденного.

— Я наблюдал все отсеки изнутри… одновременно… Они как бы накладывались друг на друга, но не мешались… И я смотрел на них, но как бы чужими глазами. Непонятно?

— Продолжай.

— Я был у астробиологов… Наблюдал Алю близко, как вас сейчас… Но странно — она показалась мне чужой, незнакомой.

Как бы существом с другой планеты.

— А другие?

— И другие были чужими.

— Что скажешь, голуба? — обратился Дмитрий Анатольевич к манипулятору.

Машина безмолвствовала: в ее диагностической памяти подобных признаков болезни не значилось. Врач прошелся по комнате.

— Ну а что же ты делал там, во всех отсеках… одновременно?

— Меня интересовало… как работа каждого отсека влияет на курс «Каравеллы» Но, понимаете, Дмитрий Анатольевич, это интересовало не меня, а кого-то другого, который смотрел на окружающее моими глазами.

— Значит, ты видел все отсеки одновременно? — задумчиво спросил врач.

— Не только отсеки.

— Что же еще?

Рассказ штурмана врач выслушал с величайшим вниманием, а манипулятор по его знаку записал сбивчивую речь Орленко на магнитную пленку.

…Два солнца, два нестерпимо ярких солнца плыли по нездешнему небосводу. Алое и зеленое.

Штурман стоял посреди слабо всхолмленной равнины. Горячий ветер доносил неведомые запахи.

Одно солнце плыло в зенит, другое склонялось к горизонту. Зеленый и алый свет смешивались в разных пропорциях, и окружающие предметы ежеминутно меняли свою окраску.

…Он огляделся. Вдали темнела рощица, состоящая из странных вытянутых, угловато изогнутых предметов, то ли растений, то ли каких-то конструкций.

Штурман решил пройти к роще. Она оказалась гораздо дальше, чем представлялось на первый взгляд.

Алое светило наполовину село. Зато зеленое вошло в силу и окрасило окрестный мир на свой манер.

Случайно бросив взгляд под ноги, штурман опешил: он, оказывается, не шагал, а как бы плыл над поверхностью. Именно плыл: ступня приближалась к почве до определенного предела, не опускаясь, однако, ниже трех-четырех сантиметров.

— Ну и дела! — сказал он.

Остановился, попробовал притопнуть, но зазор между ногой и почвой не уменьшился.

Что за чертовщина! Может, силовое поле?

Валентин опустился на колени, попробовал взять щепотку грунта, но не смог: рука скользила по невидимой преграде, вроде бы податливо-упругой, но непреодолимой.

После нескольких неудачных попыток штурман выпрямился.

«.Дойду до рощи. Может, смогу до растений дотронуться».