Искатель. 1981. Выпуск №6

«Свой человек в банке, — подумал Ровнин. — Ну, для этого не надо быть гением».

— Вам и этого мало? — сказал Бодров.

— Мало. Мне мало. Понимаете, Сергей Григорьевич? Понимаете — не мог такой человек, как Евстифеев, ничего не раскопать.

Бодров поднял брови.

— Вы что, его хорошо знали?

— Да. Он…

Ровнин остановился. Не нужно деклараций. Не нужно объяснять Бодрову, кем был для него Лешка. Собственно, что он может ему сказать? Что Лешка Евстифеев был для него другом? Но сказать это Бодрову значило вообще ничего не сказать. Во-первых, Лешка Евстифеев был для него больше, чем другом. А во-вторых… Во-вторых, он был Лешкой Евстифеевым.

— Ну как? — спросил Бодров. — Вижу, знали больше, чем просто по службе?

— Да. Я… Я его очень хорошо знал.

Бодров тронул первую папку.

— Вы как — все здесь просмотрели?

— Все. Но третью и четвертую папку я не смотрел.

— Третью и четвертую. — Бодров усмехнулся. — Так вы тогда самого главного не видели, Андрей Александрович. Записей.

— Записей?

— Да. — Бодров раскрыл третью папку. Порывшись, достал небольшой листок. Пробежал наспех и протянул Ровнину. Ровнин всмотрелся. Листок был нелинованным, маленьким, вырванным из самого простого карманного блокнота. Такие блокноты, стоящие копейки, покупают обычно «на раз». Чтобы, использовав, потом без всякой жалости выбросить. Записей на листке было немного. Так что листок был исписан примерно наполовину мелким и неразборчивым Лешкиным почерком.

— При нем нашли блокнот. Так вот, там был заполнен только первый лист. И еще четыре — под рисунки. Читайте, читайте.

Ровнин стал просматривать записи, сделанные на листке, и ощутил холодок. В общем-то, ничего особенного здесь не было. Но он знал Лешку и знал, что зря такие вещи Евстифеев писать не будет. Ровнин сразу понял, почему этот листок лежал в дополнительных материалах. Другого места для него и не могло быть. Собственно, разобрать эти закорючки не составляло особого труда. А разобрав даже часть, можно было понять: то, что здесь записано, для грамотного, квалифицированного оперативного работника ни под каким углом не может относиться к фактам. Все это относится к «выдумкам». К тому, что на служебном жаргоне принято называть «идеалистикой». Но Ровнин отлично знал, что Лешка никогда не занимался идеалистикой. Было ясно, что эти записи Лешка, делал для себя, а не для постороннего чтения. Фразы, даже после расшифровки, шли без всякой внутренней связи.

«Ш» — приз. кор. Если инт. б. — то туп. исп.?

ул. Некр. — тих. Выезды 20/VIII: ул. Гог. (оживл.) — 80 т, 2 ч.

ул. Мар. (оч. ож.) — 200 т, 3 чел., ул. Сад. (оживл.) — 110 т, 2 ч.

Ост. — мел. (?)

«М» — ст? раб? Обиж. судьб. зл. на всех (??).

«Р» — инт? Авт. сист. — инт! ИТР! Если — ИТР, тогда «Ш» р. там же.

«Ш»? (!!)

Сист? Тогда — св. чел. в г/банке? Родств? Тогда — св? (!!)

«Д» — ИТР?

Тонк. сист.

Тетя Поля! Пищ. тех.! «Св?»

Эта последняя запись — «Тетя Поля! Пищ. тех.! Св?» — была обведена.

— Ну что? — сказал Бодров.

— Расшифровали? — вместо ответа спросил Ровнин.

— Расшифровали.

— Легко?

— А что, вы считаете, что здесь нужна особая расшифровка?

— Считаю. — Ровнин подумал. Нет. Все-таки, ничего особенного здесь, кажется, не может быть. Хотя ему, например, не до конца ясно, то означают «инт» и «св».

— Что значит «инт» и «св»? — спросил он.

— «Инт» — вернее всего «интеллектуальный». «Св» может иметь два значения. Первое: «свой человек». Второе: «связь».

Все точно. Так, как и предполагал Ровнин. Потому и легко работать с Бодровым.»

— А это? «Тетя Поля! Пищ. тех.! Св?»

— Скорее всего «тетя Поля из пищевого техникума». В Южинске в техникуме пищевой промышленности действительно работает дежурной по общежитию Полина Николаевна Ободко.

— Значит, она уже проверялась?

Бодров вздохнул.

— Проверялась. Так как сокращение «св» может означать или «свой человек», или «связь». Эта самая «тетя Поля», Полина Николаевна Ободко, была основательно взята в работу Южинским ОУРом.

— А именно?

— Ну, времени прошло сравнительно немного. Пока южинцы проверяли все ее связи, знакомства, родственников и так далее.

— Ну и?

Полковник взял у Ровнина листок из Лешкиного блокнота. Просмотрел. Положил на стол.

— Ну и пока ничего. Боюсь, эта тетя Поля — пустой номер.

Бодров порылся в третьей папке, протянул Ровнину фотографию, наверняка переснятую из личного дела.

На Ровнина смотрела женщина лет пятидесяти. Лицо ее было простым, обычным, русским, с гладко зачесанными светлыми волосами. «Тетя Поля» подходило к этому лицу идеально. Ее волосы, казавшиеся на фото светлыми, могли быть и седыми. Как обычно на таких фотографиях, губы женщины были сложены в стандартную деловую складку. Впрочем, ни это обычное лицо, ни складка губ совершенно ничего не значат. Но у Лешки против этой тети Поли стоят два восклицательных знака. Да еще вся запись обведена кружком.

— Никаких выходов, Сергей Григорьевич?

— Никаких. Ни по поведению, ни по родственным и иным связям. Есть мнение, что она нигде и ни в чем не может быть связана с преступной группой.

— А с Госбанком?

— И с Госбанком.

— А поговорить с ней не пробовали?

— Поговорить…