Искатель. 1982. Выпуск №5

— И вы думаете, что-либо изменилось? — разведя руками и обращаясь к воображаемой аудитории, сказал он ровно через пять минут. — Совсем ничего. «Глория», которая должна лететь и быть уже далеко, стоит на твердом грунте, который по всем особенностям идентичен земному. «Глории» надлежало доставить аппаратуру на межпланетную станцию, а она, как конь Ленгстонов, взбрыкнула и айда домой. Или избрала планету, похожую на Землю. Ха-ха! Но техника, господа, не виновата, пусть директора фирм спят спокойно и не опасаются конкурентов. А вот руководству межгалактических сообщений стоит подумать, не отлетал ли своего пилот Адам Сезар. Представляете, у него галлюцинации. И настолько устойчивые, что он готов принять их за реальность. Таким не место среди нас! Ему может померещиться черт-те что… Именно, господа, черт-те что… Будто он стал богом и создал новый мир. И сейчас этот мир он осмотрит. Прошу внимания: включаю экран внешнего наблюдения. Ну вот, как и следовало ожидать: герой во сне возвращается в милое сердцу детство, в наиболее памятные места. Видите прямо перед собой широкую долину с редким кустарником? Здесь мальчик из бедной крестьянской семьи пас коров, своих и чужих. Посреди нее овражек, когда-то он казался глубоким, а сейчас просто ложбинка. И канава обмелела, кажется, и вовсе заросла осокой, низкой и вихристой. В той канаве когда-то тихо и незаметно текла вода, коричневые рыбешки с маленькими усиками скользили по самому дну, поднимая хвостиками песчинки. Каждой весной на межполосье Сезары и Ленгстоны сооружали запруду, набиралось озерцо, чтобы скотине было где напиться в жару, а мы к тому же и купались там голышом… Вот, значит, что вы видите перед собой, — смущенно закончил Сезар.

Эта долина снилась ему очень часто такой, как запечатлелась в памяти. С пяти лет он изучил на ней каждую купину и каждую лисью нору, знал все редкие кусты ольхи и извилистые повороты ручья. И сейчас казалось, будто он возвратился в страну своего детства и, хотя минуло много лет, застал ее в прежнем виде.

Сезар вздохнул и прикрыл веки. Мысли о предполагаемой аварии его больше не волновали. Сон — значит сон, и если над ним затеяли какой-то эксперимент, спасибо тому, кто приготовил такой подарок. А ведь как хотелось вырваться из этой долины! И еще мальчишкой знал: нелегко придется. Школа не гарантировала успеха, он ее посещал пять месяцев в году, не больше. Весной и осенью приходилось пасти стадо, а когда подрос, то и садиться за руль трактора, помогать отцу. В семье был один парень, и ему надлежало унаследовать ферму. Стать таким же, как парни Ленгстонов, Колхаузов, Ришаров. Родители взлелеяли эту мечту, им порой казалось, будто он лодырь, обманывает их надежды. Наверное, поэтому и решил вырваться в другой, более удивительный мир, к людям, в город, к чудесам. И нисколько не полагался на школу, знал, что одной грамотой не взять. Уповал на счастливый случай, рассчитывал, что какой-нибудь талант все же должен в нем прозреть. Сколько песен прогорланил в этой долине! Надеялся: будут ехать мимо артисты (Зачем? Куда? Смешно!), услышат голос и увезут с собой. А потом на его концерты зрители станут прорываться сквозь цепи полицейских, как было с тем парнем, о котором вычитал в газете. «О милая Рут, не жди меня, не зови…»

О милая Рут, не жди меня, не зови!

3

«Глория» приземлилась невдалеке от ручья, но телеглаз не мог заглянуть далеко, туда, за пригорок, где стояла их ферма, а также соседние — Ленгстонов, Колхаузов, Ришаров. Четверть века назад Сезар видел в последний раз эти места, прощаясь с ними навсегда: один талант у него обнаружился — здоровье и незаторможенные реакции в самых невероятных ситуациях. Сезар улыбнулся. Он легко освоился, чувствовал себя свободно, ничто ему не угрожало, и даже не возражал бы продлить этот прекрасный сон или как его можно еще назвать. Пускай снится. Решил: выйду сейчас и посмотрю, что осталось на месте родного дома. Его купили Ленгстоны для Николя, кажется, после смерти отца, когда мать перебралась к нему в городок астронавтов.

То, что он увидел, взойдя на пригорок, не поразило и не удивило. Ни от их фермы, ни от соседних не осталось и следа. Вокруг, куда ни посмотри, лежала равнина, закрывая горизонт голубым туманом. Вязы исчезли, даже кустика нигде не было видно, а поля, где когда-то шелестела низкая лохматая пшеница, поспевала мясистая ботва свеклы, цвел горох, бобы, соя, затянуло такой же дикой травой, как и ложбинку, долину. Ему от этого не сделалось досадно, и он понял: ведь подсознательно в душе надеялся, желал, чтобы ничего здесь не уцелело, не могло причинить боль. И только в конце ложбинки, извивавшейся латинской буквой «зет», в полумиле отсюда стояло матовое сферическое сооружение без окон и дверей, смахивавшее на черепахоподобную «Глорию», а мимо него стлалась, сверкая, туго натянутая лента автострады.