Искатель. 1983. Выпуск №3

Он открыл глаза и увидел сапоги, и листья, прилипшие к высоким хромовым голенищам. Над ним стоял человек в щеголеватых бриджах и кожаной немецкой куртке. Лишь после этого он увидел бесконечную темноту автоматного ствола, глядевшего ему в глаза.

Лениво поднял руку и отвел ствол в сторону.

— Не люблю.

— Никто не любит, — усмехнулся человек. — Ты кто?

— А ты?

— Я Рокита.

— А, это ты, — Токмаков выплюнул ветку и неохотно поднялся. — А я сапожник.

— Оружие есть? — спросил Рокита.

Токмаков развязал горловину мешка и вынул нож.

— Это не оружие.

— Смотря где, у нас в городах лучше не надо.

— Вор?

— Законник.

— Сидел? — Рокита с интересом рассматривал татуировку.

— Было.

— Ну, как там?

— Попадешь — узнаешь.

— Смелый. — Рокита опустил автомат, протянул пачку сигарет «Каро». — Кури.

— Богато живете.

Они закурили. Помолчали.

— Работы на три дня, — сказал Рокита.

— Моя доля?

— Сорок тысяч.

— Годится. Потом разбегаемся, ни вы меня, ни я вас не знаю. Я подаюсь на восток.

— Там посмотрим.

— И помни: я на мокрое не пойду.

— Посмотрим. Документы хорошие?

Токмаков кивнул.

— Пойдешь в деревню, начнешь сапожничать, тебя мой человек найдет.

— Как я его узнаю?

— Убогий он.

— Это как?

— Кривобокий.

— Компания!..

Токмаков засмеялся и потянулся.

— Ты, старшой, мои права возьми, не дай бог сапожник да с правами.

— Давай.

Токмаков расстегнул карман гимнастерки, вытащил пачку бумажек, протянул Роките права. Тот, не глядя, сунул их в карман куртки.

— Цветные в деревне есть?

— Кто?

— Мильтоны.

— А, есть двое, там староста сволочь, его особенно берегись.

— Как мне дойти до деревни?

— По этой тропинке на большак, а там прямо.

Токмаков пошел по тропинке, спиной ощущая злой глазок «шмайсера».

Волощук, Гончак и Давыдочев обедали. Они сидели в избе Волощука, которая была одновременно и сельсоветом и жильем. На столе стоял закопченный чугун с картошкой, лежал на газете шмат сала, в котелке виднелись огурцы.

— Может, консервы открыть? — спросил Давыдочев.

Он сидел прислонившись спиной к лавке, положив рядом автомат.

— Да зачем, пока жратва есть, — ответил из угла Гончак.

Он снял гимнастерку, и рубашка его белоснежно белела в углу избы.

Волощук нарезал сало трофейным штыком-кинжалом. Резал крупно, от души.

— Устал, — сказал он. — Ноги горят. Всю деревню обскакал. Госпоставку распределял по дворам.

— Когда свозить будут? — спросил Гончак.

— С утра.

— Куда складывать?

— В амбаре у Тройского. Амбар же теперь пустой.

— Опасное это дело, — Гончак взял сало. — А вдруг банда?

— Будем спать в амбаре, — сказал Давыдочев.

— Оно, конечно, лейтенант, только потом все это хозяйство через лес везти надо.

За окном залаяла, забилась на цепи собака.

Давыдочев схватил автомат, передернул затвор. Гончак выглянул в окно.

От калитки к дому шел человек в польской полевой форме. Скрипнуло крыльцо, загремело в сенях.

— Можно?

— Заходи.

— Я Тройский, сын Казимира Тройского, Станислав.

Волощук улыбнулся, встал.

— Здравствуй, товарищ Тройский, здравствуй. Как, насовсем или в отпуск?

— Отпуск по ранению, две недели. Где мои, староста, то есть простите, председатель?

— В город к брату подались, да ты не сомневайся, живы они, здоровы.

Тройский достал документы, положил на стол. Давыдочев взял их, посмотрел внимательно, протянул Тройскому.

— Ну, что ж, — Тройский встал, — мне пора. В город пойду.

— Послушай, капрал. — Волощук подхватил костыли, заковылял к Тройскому. — Поживи у нас. Дня три всего. Банда в лесу, а ты парень боевой. — Волощук щелкнул по колодке на гимнастерке Тройского. — Всего три дня. Помоги нам в город госпоставки свезти.

— Не могу, председатель. Своих не видел с сорок первого.

— Жаль. Дам тебе завтра подводу, автомат дам. Езжай.

— Спасибо, а я пока дом осмотрю. Как стемнеет, ко мне прошу, закусить. Часиков так, — Тройский откинул рукав, чтобы все видели часы, — в девять.

— Добро.

Волощук вышел на порог и увидел человека, сидящего на крыльце.

— Ты кто?

Человек поднялся, достал кучу справок и квитанционную книжку. Волощук прочел справку, улыбнулся.

— Вот это дело. Сапожник нам нужен. А то я в районе просил, обещали еще месяц назад.

— План-то будет? Я ж от артели работаю.

— Будет, а ты чего не в армии? — подозрительно спросил председатель.

— Там справка, контуженый я. Эпилепсия.

Волощук с сожалением посмотрел на здорового симпатичного парня.

— Где тебя?

— Под Минском.

— Ты к нам надолго?

— На неделю. Ты мне вон ту хибару, — сапожник ткнул пальцем в разваленную баньку, — под мастерскую отдашь?

— Пошли.

Известие о том, что в селе появился сапожник из города, быстро облетело дворы. К концу дня угол баньки был завален сапогами, ботинками.

Токмаков работал, насвистывая лихой, прыгающий мотивчик.

— Сапожник!

Токмаков поднял голову. Перед ним стоял Яруга.

— Сапоги к завтрему сделай.

— А, это ты?

— Я.

— Что для меня есть?

— Нет.

— Завтра к утру заходи.

На улице Яруга столкнулся с Тройским. Капрал шел по селу в новой, вынутой из вещмешка и поэтому мятой форме, в фасонистых сапогах. На его френче блестел орден Отечественной войны, две медали и крест.

— День добрый, дядька Яруга.

— Ты стал прямо маршал Пилсудский.

— Ты скажешь!

— Надолго?

— Завтра к своим уеду. А я до тебя.