Искатель. 1983. Выпуск №2

Я молчал.

— Почему я хочу стать таким, как ты или как тетка Франческа? Почему ты не хочешь уподобиться мне?

— Видишь ли, все мертвое и нерожденное пребывает в небытии, а живое изначально классифицировано на… — заговорил было я, но осекся, когда понял страшную глубину его вопросов.

— Потому что я урод! Я и проклинаю твою волю и твою Землю за то, что я урод… Хочешь, скажу, какого вопроса ты больше всего боишься?

— Я ничего не боюсь, Колосс.

— Боишься! Боишься, что я мог бы оказаться твоим сыном! Но я не твой сын. Я брат твой, уродливый твой брат. Ты сам это признал! Зачем ты позволил явиться мне из небытия в столь непригожем обличье, брат мой? Ты открываешь на планете все больше интернатов для существ, подобных мне, а ведь большинство подобных мне калеки еще и умственно. Зачем ты скрываешь правду о нас от себя самого?

— Я ничего не скрываю, брат мой Колосс, — сказал я.

— Жаль, что тебя не могут наказать братья из других галактик, — сказал он. — За то, что ты губишь прекрасное. За то, что труслив, жесток, сластолюбив. За то, что бросаешься фразами о мертвых и нерожденных, не вникая в их смысл.

— Коло-о-осс! — раздался голос тетки Франчески. — Опять ты сам с собой разговорился. Иди, малыш, сюда.

— Пожалуйста, навещай меня почаще, брат, — сказал Колосс.

Он повернулся на лапах-коротышках и затопал прочь. И нежно зашелестел тростник.

Я кинулся было бежать, но пальцы вцепились в решетку, закостенели. И тогда от бессилья, от боли в сердце, раздувающейся, будто футбольный мяч, я принялся трясти решетку. Я представлялся себе исполином, вознамерившимся расшатать корабль земной, сбить с привычного пути.

— Де-е-ти! Пора на ужин, уже смеркается, — услышал я снова Франческу. — Кто мне не верил, что по вечерам па охоту выходит дракон? Слышите, как он трясет решетку…

9. НОЧНЫЕ ОБОРОТНИ

Древние индусы верили, что Вселенная дышит как живое существо. При вдохе — а он длится свыше сорока миллионов лет — мир переживает четыре состояния, каждое со своей мерой добра и зла, — так называемые юги. Критаюга — золотой век: торжество гармонии, блаженство, невыеыхаемые родники и деревья, изобилие земных плодов. Во время Третаюги четверть добра умаляется, людям приходится браться за ремесла, возделывать пашню, отражать набеги хищных зверей, в том числе и двуногих. С наступлением Двапараюги чаша справедливости освобождается наполовину: все вынуждены бороться с болезнями, наводнениями, междоусобицами. Наконец, чаша пуста: грядет Калиюга, несущая голод, печали, жестокость, страх.

Да, дышит Вселенная, скажем и мы, она вечно жива, но ее жизнь, как и жизнь ее крохотной родинки Земли, скорее напоминает развитие младенца — от беспомощного сосунка до Одиссея, многоопытного мужа. И даже самые закоренелые оптимисты не рискуют уже ссылаться на златокудрое прошлое нашей цивилизации, как на обитель молочных рек и кисельных берегов. Кому ж неясно, что первожители скорлупки земной были стиснуты похлестче сил гравитации трудностью примитивного существования, борьбою с кознями природы?

Не было его, золотого, увы… Хотя и доныне жизнь каждого из нас разделена светлыми и темными кругами. Но то, что здесь, на Сицилии, мы попали в Калиюгу — сомневаться не приходилось. Загадочно одаренный урод Колосс лишь одно из печальных тому свидетельств. О, страшно уродство! Но еще страшней уродующие, хотя, как ни странно, зло не всегда таится лишь в них.

В той же Индии Учитель побывал на уличном представлении “паука” — юноши со скрюченными тонкими руками и ногами, иссохшим крохотным туловищем и огромной головой. Слепой дервиш рассказал Учителю: “пауков” уродуют еще младенцами, чтобы в дальнейшем родные могли на подаяние от представлений хоть как-то сводить концы с концами. “Паук” кувыркался, лазил по канату, пугал детей голосами пантеры, тигра, дракона. Но то было лишь началом чудес. “Паук” взобрался на пальму и оттуда до поздней ночи читал наизусть “Рамаяну”. Говорили, он мог прочесть без сна за две недели все семь книг древнего эпоса — 24 тысячи строф. Но и это что! Безобразный юноша, сидящий на дереве, знал дословно и “Бхагавату”, которая немногим меньше “Рамаяны”, и “Махабхарату” — сто тысяч строф!

Кто же виноват, что его так изуродовали? Родители? Обливаясь слезами, они пошли на преступление, чтобы спасти от голодной смерти многочисленных сестер и братьев “паука”. Виновата социальная система, общество. Но и оно все еще не может оправиться от последствий колониального разбоя английских джентльменов удачи. В конечном счете юноша — “паук” — это их детище, так же как и существо Колосс — детище спрута заокеанских и местных монополий, убивающих, уродующих все живое на некогда благословенных берегах Средиземноморья.