«Уважаемый мистер Мейсон!
Я видел вас во время последнего процесса и убедился, что вы честный человек и настоящий боец. Я прошу вас заняться этим делом. В конверт я кладу десять тысяч долларов и завещание. Десять тысяч долларов — задаток. Я хочу, чтобы вы представляли лицо, указанное в завещании, в пользу которого оставлена моя собственность, и защищали его интересы. Теперь я знаю, почему выла собака.
Я написал завещание согласно вашему совету. Возможно, вам не придется утверждать завещание в суде или защищать интересы моего наследника. В противном случае вы получите десять тысяч плюс триста долларов, переданные вам вчера.
Благодарю за оказанную мне помощь.
Мейсон вздохнул и положил банкноты на стол.
— Этот Картрайт сумасшедший, натуральный сумасшедший.
— С чего вы это взяли? — спросила Делла.
— Видите ли, Делла, доктор Купер, психиатр, заметил вчера, что в наши дни расчет наличными является отклонением от нормы. Этот человек за последние двадцать четыре часа дважды расплатился со мной именно наличными, причем десять тысяч он прислал простым письмом.
— Вероятно, у него не было возможности послать их иначе.
— Возможно, — согласился Мейсон. — Вы прочли завещание?
— Нет. Как только я увидела, что лежит в конверте, я положила его в сейф.
— Хорошо. Давайте посмотрим, что он там пишет.
Мейсон развернул лист бумаги с надписью «Последнее завещание Артура Картрайта» и, прочитав написанное, медленно кивнул.
— Ну что ж, отличное завещание. Все написано от руки: дата, подпись и прочее. Итак, он оставляет львиную долю наследства одному лицу, женщине, а мне десять процентов от наследства при условии, что я буду представлять эту женщину, основную наследницу, по любым правовым проблемам, которые могут возникнуть в связи с завещанием, смертью наследодателя или с ее семейными взаимоотношениями.
— Широкое поле деятельности, не так ли? — заметила Делла.
— Этот человек, — задумчиво продолжал Мейсон, — или писал под диктовку опытного адвоката, или обладает острым умом. Сумасшедший не способен составить подобное завещание. Все логично и взаимосвязано. Девять десятых наследства отходят миссис Клинтон Фоули, остальное — мне. Он обусловливает… — Брови Мейсона медленно поползли вверх.
— В чем дело? — забеспокоилась Делла. — Ошибка в завещании?
— Нет, — медленно ответил Мейсон, — ошибки нет. Но есть нечто очень странное. — Он подошел к двери, ведущей в коридор, и запер ее на ключ. — Никаких посетителей, Делла, пока мы не разберемся с этим делом.
— Так что же произошло?
— Вчера, — Мейсон понизил голос до шепота, — его интересовал вопрос, получит ли наследство женщина, проживающая по определенному адресу и указанная в завещании как миссис Клинтон Фоули, если потом выяснится, что она лишь прикрывается этим именем. Выходит, Картрайт не сомневался, что под именем миссис Клинтон Фоули скрывается другая женщина. И я объяснил ему, что для определения лица, в пользу которого оставляется собственность, достаточно указать в завещании известные наследодателю имя и адрес этого человека, например, описав его как «женщину, проживающую с Клинтоном Фоули в доме сорок восемь по Милпас Драйв под именем миссис Клинтон Фоули».
— Он так и сделал?
— Нет, — Мейсон покачал головой. — Он оставил наследство миссис Клинтон Фоули, законной супруге Клинтона Фоули, проживающего в этом городе по адресу: сорок восемь, Милпас Драйв.
— Так что от этого изменилось?
— Все. Если окажется, что женщина, проживающая с Клинтоном Фоули, не расписана с ним, она ничего не получит. Наследство оставлено законной жене Клинтона Фоули, а адрес определяет место жительства самого Фоули, а не его жены.
— Вы думаете, что Картрайт неправильно истолковал ваши слова?
— Не знаю, — нахмурился адвокат. — Во всяком случае, в остальном он не ошибся. Поищите Картрайта по телефонному справочнику. У него должен быть телефон. Немедленно свяжитесь с ним. Скажите, что это очень важно.
Не успела она протянуть руку к телефонному аппарату, как раздался звонок. Мейсон взял трубку.
— Слушаю.
— Боюсь, Мейсон, — послышался скрипучий голос Доркаса, — мне придется отправить вашего клиента, Картрайта, в психиатрическую лечебницу.
— Что он еще натворил?