Искатель. 1984. Выпуск №1

— С авторами этой книжки. — Я положил перед ним историю Аркоса.

— Я же говорил, что у нас все прекрасно! — В голосе Оуна послышалось раздражение.

Да что же это такое? Что могло так выбить его из колеи? Даже рассказывая мне о гибели друга и сотрудника, он выглядел ровнее.

— Я не помешал вам? — растерянно спросил я.

— Вы напрасно обижаетесь, Алексей, — почти мягко ответил инженер. Чувствовалось, как он переламывает свое настроение. — Вы хотели поговорить об истории нашей планеты? Так вот. С переселением все ясно? Значит, стали жить. Кто как мог. Точнее, как кому сказали. Пятьдесят семь семей, тогда их было сто три, их слуги в довольстве и роскоши, а прочие — в неустанном труде, дабы не лишить ста трех их привычной роскоши и привычного довольства. И вот тогда прочих стали развлекать, как — вам прекрасно известно.

Я не сводил глаз с бледного лица Оуна. За неторопливым течением его речи угадывалась горечь.

— И когда среди веселья и адского труда была создана техническая основа нашего существования, началось на первый взгляд непонятное. Как бегун, разорвавший финишную ленточку, переходит на шаг, так и промышленные мощности Аркоса стали вдруг работать вполсилы. И рабочие руки стали никому не нужны.

— Что же случилось? — невольно вырвалось у меня. Кажется, я правильно «прочел» главу истории о прогрессе и регрессе. Плановый регресс — вот в чем дело…

— Ничего не случилось, — спокойно ответил Оун. — Уровень производства обеспечивает лишь удовлетворение потребностей элиты. Остальные получают на поддержание жизни. Таким образом наши правители ни в чем себя не ограничивают, расходуют природные и людские ресурсы исключительно для себя. Они твердо решили, что одного глобального экологического кризиса и космического переселения с них достаточно.

— Но есть же выход из положения, — возразил я, — есть возможность овладения новыми видами энергии, помимо электрической. Взять самое простое: энергию вашего светила. Не говоря уже об ионной, атомной…

— А зачем тратиться на исследования, разработки, когда и так хорошо. Зачем это пятидесяти семи? А что касается научного и технического застоя, то он влияет только на тех, кто трудится, это их жизнь становится все невыносимей. Конечно, люди не хотят мириться с существующей ситуацией. На Производственном континенте не раз, протестуя, они полностью останавливали производственный цикл. Ну и что? Пятьдесят семь спокойно жили на запасах, ожидая, когда гонимые голодом люди снова придут к конвейерам. Более того, они допускали к ним дополнительные рабочие руки из огромного числа не имеющих работу и за короткий срок наверстывали упущенное, чтобы потом снова сбавить темпы, — и все текло по-старому.

— Живя на Главном континенте, и не подумаешь, что все так скверно…

— Теперь, я надеюсь, Алексей вы понимаете, зачем планете-государству, не имеющей внешних врагов, такая большая армия и столь разветвленный полицейский аппарат? А вот зачем попа топилась еще и комиссия семнадцати, этого я не понимаю. И без нее прессинг достаточно тяжел.

Заскрипела дверь — ее осторожно приоткрыл наш радист. Оун вздрогнул. Я невольно подумал, что Миккас Пру подслушивал нас. В руках радист держал коробку. Заговорил Оун, будто очнувшись или вспомнив что-то:

— Простите, Алексей, Миккас хотел бы обратиться к вам с просьбой. Но застеснялся, наверное. Раз вы едете в город, передайте эту коробку сестре Миккаса. Она одинокая женщина, хотелось бы ей помочь.

…Сестра Миккаса Пру жила в зоне отдыха. На лестнице ее дома, видимо, забыли включить освещение, и, поднимаясь, всякий раз я щелкал зажигалкой, чтобы рассмотреть номер квартиры. Поднявшись на пятый этаж, я невольно посторонился: в полумраке маячила какая-то фигура. Вспыхнул огонек сигареты — передо мной стояла Бэкки! Я изумился.

— Стой! — шепотом окликнула она меня. — Ты куда? Как ты здесь оказался?

— Я могу спросить тебя о том же… Я в триста восьмидесятую.

— Ничего себе! — Тон у Бэкки изменился. — Там живет одинокая женщина.

Я не хотел, чтобы Бэкки думала обо мне плохо:

— Здесь живет сестра радиста нашей базы. Он просил передать ей посылку.

В это время наверху открылась дверь, мы услышали женский голос и в ответ на него — голос Крауфа:

— В Верховном ведомстве уже есть определенное мнение на этот счет.

И тут грохнул выстрел…

…Мы сели в машину, долго ехали молча. Но все же я не выдержал:

— За что ты ее?

— Злобная, агрессивная клеветница. Словом, захотела в нынешней ситуации стать тем палачом, который получает шапку казненного.

— Неплохо… Вот, кстати, реакция на вашу деятельность, Крауф. Но что же она хотела, эта женщина?

— Грубо говоря, деньги, — резко бросила Бэкки.

— Да, — со вздохом произнес Крауф. — Деньги — это сила.

Он помолчал и вдруг, повернувшись ко мне, заговорил:

— Когда в Верховное ведомство пришло анонимное письмо с проектом нового закона, его показали министру юстиции, и тот сначала посмеялся, а потом на очередном заседании кабинета заявил, что об анонимке стоит подумать.

— Чтобы установить кровавую диктатуру? — в упор спросил я.