Искатель. 1984. Выпуск №1

— Что, дуры-лапочки, догадались, что позировать надо? Правильно, вот так и сидите, сложив руки на коленях…

Кузьмин снял пилотку, снял ремень, стал расстегивать пуговицы на гимнастерке. Видя эти страшные приготовления, монашки в ужасе вскочили на свои табуреты и схватились за веревки. Он рассмеялся и, набрав в грудь воздуха, неожиданно запел красивым и звучным голосом. Это была не песня, а просто красивый открытый звук.

Девчонки замерли и выпустили петли.

— То-то, дуры, не шалить у меня. — И, повернувшись спиной к монашкам, стал прилаживать на стене против них, у самой двери, с двух ее сторон рулоны обоев.

Угли в котелке совсем остыли, он выбрал один, подошел к стене, осмотрел ее и оглянулся на девушек.

— Ну что, готовы позировать?.. Потом расцелуете меня, если понравится.

Сдвинув густые черные брови, он смотрел на них почти сурово, потом вдруг опять улыбнулся и запел.

Девушки переглянулись — этот странный русский, неизвестно что собирающийся вытворять, поет… их Шуберта.

А Кузьмин уже работал, нанося на лист первые стремительные линии.

Далекая, приглушенная расстоянием автоматная очередь разбудила Гаврилова.

По второй очереди он определил — «наш» — и быстро выбежал во двор.

Еще один звук нарушил тишину — мотоцикл! В ворота влетел связной из штаба, круто развернулся и огляделся.

— Пакет из штаба, товарищ лейтенант! — доложил связной.

— Ты стрелял?

— Так точно.

— Где?

— За километр отсюда. Машина там, за кустами. Не наша… Дверцы распахнуты… На всякий случай дал по кустам две очереди и к вам…

Гаврилов вскрыл пакет. То, что нашел в пакете, удивило его сверх меры. Он вытер вспотевший лоб, пожевал губами и спросил:

— Когда отправлять?

— Чем скорее, тем лучше.

У трапезной Гаврилов встретил Газаева.

— Где Цыган?

— Наверху. С монашками…

Он осторожно подошел к двери, заглянул. Монашки уже не стояли на своих табуретах: три сидели, две стояли у окна, а шестая была возле Кузьмина, заглядывала ему через плечо, смотрела, как он рисовал.

Лейтенант шагнул через порог, монашки кинулись было к своим табуретам, но он непроизвольно, как своим солдатам, махнул им рукой, что означало — «вольно», и подошел к Кузьмину.

Через минуту девушки успокоились, а одна, рыжая, развернула пакет с печеньем и стала грызть хрустящие квадратики.

Тихо, в самое ухо, Гаврилов прошептал Кузьмину:

— Молодчага! Это ты здорово! Ох, как здорово! Выйдем на минуту. Только тихо, не вспугни девах…

Цыган порылся по карманам, неторопливо встал и пошел к двери.

— Леня, смотри, что связной из штаба привез. — Гаврилов протянул ему лист бумаги.

— Что это?

— Листовка…

— Это ж ясно…

— Снимок-то — нашего монастыря. А на другом снимке они, повешенные! Только в самом деле повешенные!

Гаврилов рассказал, что листовка появилась сразу во многих городках и пунктах на пути продвижения наших войск, что она призывает население дать отпор «кровавым варварам», которые оскверняют монастыри, насилуют и вешают монашек. В листовке назывались их имена, сообщалось, откуда они родом и как зверски были убиты…

— Это ж брехня! — возмутился Кузьмин. — Кто поверит?

— Надо доказать, что это брехня! — устало сказал лейтенант. — Понимаешь? — Он настороженно глянул на закрытую дверь. — Не дай бог в самом деле повесятся, надо их распропагандировать и в штаб направить. А потом уж пускай местные церковники сами народ вразумляют, что брехня, а что не брехня… Пошли, надо ласково кончать дело.

Они открыли дверь. Монашки снова насторожились. Кузьмин бегло оглядел рисунки и подошел к чистому листу. Гаврилов непроизвольно отступил на несколько шагов и оказался возле девушек. Спиной почувствовал, как они напряглись, готовые завизжать и кинуться к своим веревкам.

На обойных листах, намеченные только длинными линиями, стояли на табуретах шесть тонких фигурок. Чуть ниже этого строгого ряда были крупно нарисованы шесть мордашек со сжатыми губами и смешно вытаращенными глазами. Следующая композиция усадила всех в рядок на табуреты. Одно лицо было крупнее остальных и выполнено наиболее тщательно — головка рыжей девчонки, распустившей волосы.

На отдельном листе Кузьмин начинал большой групповой портрет. В центре он несколькими штрихами нарисовал свое лицо, и шепот за спиной Гаврилова стал явственнее. Художник нарисовал себя во фраке с разлетающимися фалдами, с бабочкой на шее, со вскинутыми руками. Справа одна за другой возникали фигуры солдат, аплодирующих твоему товарищу. Они тоже были в штатском и мало отличались друг от друга. Группа слева заполнялась женскими фигурами с букетами в руках. Все были в одинаковых длинных рубашках.

Рыжая хлопнула в ладошки и осеклась.

Гаврилов повернулся к девушкам. Шесть пар глаз смотрели на него без опаски, открыто.

— Что будем делать, Леня? — спросил Гаврилов.

— Соберем в охапку наши шесть слов, что знаем по-ихнему, и попросим в машину…

Гаврилов подозвал Газаева и велел как-нибудь поласковее пригласить «фройляйнов» в машину. Газаев улыбнулся девчонкам и сделал приглашающий жест:

— Пери, не пожалуете ли со мной…

Л. ЗАХАРОВА, В. СИРЕНКО ПЛАНЕТА ЗВЕЗДЫ ЭПСИЛОН