Африканец нерешительно протянул руку. Лицо его оставалось неподвижным, но в темных, выпуклых глазах мелькнуло недоверие, сменившееся изумлением. Он установился на мои усы с таким любопытством, словно обнаружил у меня вторую голову.
— Как добрались, Анугу?
Ответил Торото:
— Анугу не знает английского. Только суахили. Ну и, конечно, говорит на языке гачига и некоторых других местных наречиях.
— Как жаль, что я не знаю ни одного из них. Насколько мне известно, ни Мгунгу, ни Акоре не знают суахили. Как же мы будем общаться?
— Профессор, прочтите записку от мистера Дэвиса. Записку только что доставил его повар Юсуф. Он уже давно ждет.
Неужели что-нибудь случилось? Я взял сложенный вчетверо лист мелованной бумаги и торопливо прочел.
Я еще раз перечитал записку. О, дьявол, зачем мне нужен повар? Говорят, английские офицеры, воевавшие в Африке, возили с собой портативные клозеты.
— Этот повар что… ждет?
— Да, сэр. Старик ожидает во дворе, — Мгунгу кивнул в сторону внутреннего дворика института, куда выходили окна кабинета Торото.
— Послушайте, Джозеф. Мистер Дэвис предлагает взять с собой этого повара.
— Дельная мысль. Я знаю Юсуфа. Он надежный человек. Знает суахили и языки некоторых племен банту. А банту и гачига понимают друг друга.
— Вот как. Акоре, позовите сюда повара.
— Слушаюсь, сэр.
Юсуф оказался плотным широкоплечим человеком. Массивная нижняя челюсть, узкий лоб. На редкость несимпатичный малый. Но одна деталь, которую я не разглядел сразу, одним штрихом меняла портрет — выражение глаз, грустных, умных, как бы наполненных теплым светом. Юсуф был совершенно сед, что среди африканцев встречается не часто.
Юсуф поклонился мне и с достоинством сказал:
— Здравствуйте, бвана. Меня послал мистер Дэвис. Он сказал, что вы его друг и старый Юсуф может пригодиться в пути.
Я пожал Юсуфу жесткую, напоминающую клешню краба руку.
— А вы умеете готовить блюда из змей и саранчи, Юсуф?
— О да, бвана. Я знаю даже китайскую кухню. А вы любите эти блюда? — В глазах Юсуфа вспыхнул огонек интереса,
— Очень. Хорошо, Юсуф, готовьтесь. Я думаю, мы выедем сегодня. Как, Джозеф?
— Да, мистер Эрмин. Два часа нам хватит на сборы.
— Отлично. Мы заедем за вами, Юсуф.
— Хорошо, бвана.
Юсуф поклонился и вышел.
— Насчет змей вы… серьезно, профессор? — спросил Торото.
— Вы, наверное, уже убедились, что я несерьезный человек.
Профессором я стал в возрасте Торото. Врачи и биологи редко становятся докторами наук в тридцать с небольшим. Просто мне повезло — мою кандидатскую утвердили как докторскую, а молодежные газеты сделали из меня героя-мученика, поставившего опыт с самозаражением. Слышали бы почитатели моего «таланта», как шеф орал на меня, когда я сообщил ему, что проглотил взвесь микробов. Хотя и шефу, и мне было ясно, что доказать мою вздорную гипотезу можно было только одним способом — заразить самого себя.
Шеф потом две недели просидел у больничной койки с японской кинокамерой, снимая все то, что со мной происходило. Он отказался вырезать ту часть пленки, где я блевал и где с отрешенным видом сидел на подкладном судне. Мне кажется, что именно эти, наполненные героикой сценки убедили высшую аттестационную комиссию, что я достоин степени доктора медицинских наук.
Я как-то быстро привык, что меня называют профессором, привык и перестал обращать внимание. Даже ревнивые коллеги простили мне мое внезапное возвышение. Пожалуй, только моя теща не признала моих заслуг, справедливо полагая, что нельзя считать ученым человека, который ходит в вылинявших джинсах и стряхивает пепел от сигареты в горшки с фикусами, кактусами и прочими субтропическими растениями. Жаль, что она не была знакома с Эйнштейном, говорят, что гений не любил носить носки…
Отдаленный раскат грома подтвердил, что грузить вещи и ехать в Гуверу нам придется под проливным дождем.