Искатель, 1990. Выпуск №1

Острая лопата разрубила змею на две части, но ни длинный, ни короткий обрубок даже не пошевельнулся. Эта очевидная беспомощность страдающего существа, его явная неспособность выразить свою боль, медлительность, с которой жизнь покидает принадлежавшее ей тело, привели Камраля в ужас, и в панке он стал рубить лопатой тело змеи. Он почему-то все время метил в голову, но в своем неистовом порыве никак не мог попасть; голова, невредимая, лежала перед ним, и ее глаз неотрывно смотрел на Камраля. В этом взгляде запечатлелась вся боль, причиненная им несчастному созданию, которое он смертельно ранил в живот и обезглавил. Камраль понимал, что все это ему только кажется и такие мысли приходят к нему из-за напряжения, которое не оставляет его уже целую неделю; он знал, что поддаваться подобным ощущениям опасно. Решив не дожидаться, пока эти чувства окончательно возьмут верх над разумом, он подобрал лопатой кровоточащие куски змеиного тела, отнес их к ограде и выбросил далеко в серовато-зеленое поле озимой пшеницы. Голова змеи описала в воздухе плавную дугу, обрубки тела, вращаясь, летели по сложным траекториям и казались очень тяжелыми. Последним исчез среди стеблей змеиный хвост, и Камраль громко произнес: «Кончено!»

Вечером он обычно выпивал на террасе бутылку красного вина и и выкуривал сигару. С террасы открывался хороший вид, и Камраль любил сидеть там даже зимой, глядя, как какой-нибудь зверь осторожно выходит из леса. И закаты здесь были не такие как в городе. Здесь он прямо-таки физически ощущал таинственность небесной механики и бесконечность Вселенной. Но для этого ему нужно было остаться одному. Он ни с кем не мог делиться этим чувством. К счастью, жена появлялась здесь не слишком часто, ее мечта о сельской идиллии не сбылась, и она предпочитала акустику концертных залов звенящей тишине вечернего леса. А закаты, которые так любил Камраль, для его жены означали просто скучный и слишком ранний конец дня.

Одиночество было для Камраля чем-то вроде контрастного душа: глядя в небо, он остро ощущал свою микроскопичность по сравнению с просторами Вселенной, но именно самоуничижение делало для него возможным опьяняющий духовный взлет. Он, Георг Камраль, чувствовал себя представителем того вида живых существ, который был рожден природой, но сумел с нею совладать силой своего коллективного разума. Раньше силы природы считались столь могущественными, что люди, стремясь сделать их хоть немного доступнее, изображали их богами; теперь эти силы познаны и названы. Природа оказалась смешным карликом; вместе с таинственностью она утратила и свою власть над людьми.

Но в этот вечер все было не так. На вкус вино оказалось противным, а холодный свет зимнего солнца, преломляясь в бокале, придавал ему цвет, который заставил Камраля вспомнить об окровавленном теле змеи. И даже в теплой шубе ему сделалось зябко. Он почувствовал, что случилось нечто непоправимое… И ведь колодец-то он открыл без всякой надобности, просто от нечего делать. Теперь Камраль изо всех сил старался подыскать для своих действий какую-нибудь другую причину, но не мог. Из крана можно было набрать холодной и прозрачней воды, центробежный насос в подвале работал превосходно, а санитарная инспекция весной дала, как обычно, самое положительное заключение, подтвержденное самим Робертом Виттигом.

В колодце Камраля, в отличие от соседних колодцев, почти не было нитратов и нитритов, а содержание органики оказалось гораздо ниже нормы. Эту воду вполне могли пить даже маленькие дети. Она была прозрачной и ничем не пахла. Так говорилось в заключении. Внизу стояла печать, а еще ниже Виттиг приписал от руки несколько дружески-приветственных слов.

Так зачем было идти к колодцу? Абсолютно незачем, удрученно сказал себе Камраль. Угнетала его, с одной стороны, мысль что он совершил нечто совершенно бессмысленное, а с другой — тот бесспорный факт, что его прославленный интеллект дал короткий, но чреватый последствиями сбой. В решающий момент его мозг проявил себя как недостаточно точный прибор и не учел определенных обстоятельств, что и привело к несчастью.