Искатель. 1990. Выпуск №3

— Леша, привет. Это Рахманов. У меня мало времени, поэтому давай коротко. Как дела? Что-нибудь новое есть?

— Ну по мелочам есть кое-что. Но если вы насчет Росгалантереи, там все глухо. По-прежнему.

— Ясно. Возьми ручку, карандаш и записывай. Записываешь?

— Записываю.

— Новлянская Вера. Была женой министра. Работала в Министерстве легкой промышленности и в Минторге. В частности, в Росгалантерее. Богатая и известная в Москве женщина. Возраст неопределенный. Как говорится, средних лет. Запиши телефон... Определись с этой Новлянской. Выясни, кто такая, где живет, кем работает и где находится в настоящее время. И вот что: отправь сейчас с нарочным вызовы на завтра Клюеву и Шитикову. Клюеву — на четырнадцать, Шитикову — на шестнадцать. Если ничего не случится, мы прилетим завтра утром. Причем с конвоем. Так что подготовь встречу. Все понял?

— Все. Не волнуйтесь, Андрей Викторович, все выполню.

— До встречи. К концу дня я еще позвоню.

Освещенная ярким полуденным солнцем свалка была забита отслужившими свое металлом, пластиком и тряпьем.

Попросив понятых быть наготове, Рахманов дал знак Жильцову, Саенко, инспектору ГАИ и эксперту спускаться вслед за ним. Путь до места занял примерно столько же, сколько проезд от города до свалки; из-за боязни зацепиться за торчащие отовсюду ржавые прутья и листы жести спускаться приходилось чуть ли не на ощупь. Всё же все они добрались до перевернутого трейлера, ухитрившись при этом сохранить костюмы в целости.

Остановившись, Рахманов увидел: место на заднем борту, где обычно пишется номер, тщательно замазано белой нитрокраской. Саенко постучал по борту:

— Если скрести, работы часа на два.

Весь процесс осмотра трейлера был сфотографирован, занесен в протокол и заверен подписями понятых.

Выбравшись наверх, Рахманов подумал: если Клюев и Шитиков будут опознаны Аракеляном и Азизовым — а в этом он теперь был уверен, — выявление исполнителей можно считать делом решенным. Но где искать главного организатора преступления, он так и не знает.

По дороге в город Рахманов попросил завезти его в республиканское МВД. Ему нужно было срочно поговорить с важными свидетелями: Люкой и двумя проводниками вагона СВ поезда Сухуми—Москва, на который сел или мог сесть вечером 10 июля Вадим Павлович.

Габелая, в кабинете которого сидел Рахманов, тяжело вздохнул:

— Люка. Он же Ларион Рогава. Что вам про него сказать... Известен, как кидала[4]. Балуется машинами. В ноябре прошлого года освобожден по амнистии, отсидел пару лет по сто пятьдесят третьей[5]. Сейчас как будто поутих. Но вообще парнишка приблатненный. Как говорят, набушмаченный.

— Какие у вас с ним отношения?

— Люку я хорошо знаю. Он меня, впрочем, тоже. Вызывать его повесткой бессмысленно — не придет. Или вообще уедет из Сухуми. Ищи потом его, свищи... Приводом тоже нежелательно. Если Люка обидится, ничего не скажет.

— Что же остается?

— Звонить по всем возможным телефонам. Если застану, постараюсь уговорить. Важно, чтобы он не очень испугался.

Габелая снял трубку городского телефона. Начал методично набирать номера. Похоже, полковник в самом деле хорошо знал места, где можно найти Рогаву. После нескольких безуспешных попыток выяснить, где сейчас Люка, товарищ Рогава, Ларион или Ларион Гизоевич, и, наконец, услышав очередной отзыв, Габелая вдруг сказал заговорщицки:

— Люка, никак ты? Угадай, генацвале... Голос знакомый? Знакомый, знакомый. Габелая беспокоит. Помнишь такого? Точно, Заурбек Владимирович, Бандер, бандер[6], все правильно. Да нет, батоно Ларион, ничего не случилось. Послушай, какая академия[7]? Сейчас объясню, зачем звоню. Надо встретиться. Для короткого разговора. Совсем короткого. Объяснить не могу. Знаю, не привык к нам приходить. Если хочешь, можем встретиться где-нибудь в городе. Но пойми сам: еще неизвестно, где мы спокойней поговорим — в городе или у меня. В городе нас могут увидеть. А здесь — скажешь, вызывали. Нет, на завтра нельзя. Только учти, Люка, об этом тебя прошу я, Заурбек Габелая. Да никто на тебя не гонит шары[8]. Честное слово. Максимум минут на двадцать. Второй этаж, седьмая комната. Скажешь, ко мне, тебя пропустят. Минут через сорок? Хорошо, договорились. Жду. — Габелая положил трубку. — Думаю, придет. Ссориться со мной ему невыгодно. — Услышав гудок селектора, нажал кнопку: — Да?

Голос секретарши сказал:

— Заурбек Владимирович, проводник здесь.

— Пусть заходит. Мы ждем.

Первые ответы проводника сводились примерно к следующему: он, Шарабидзе Родион, действительно вышел на работу вечером 10 июля. Вместе с напарником Майсуром Челия они должны были обслуживать рейс Сухуми—Москва. Никаких особых происшествий в рейсе не было. В Москву прибыли, опоздав всего на двадцать — двадцать пять минут, точно он не помнит. Наконец Рахманов задал вопрос по интересующей его теме:

— Десятого июля в ваш вагон должен был сесть мужчина лет шестидесяти, одетый в синюю куртку с металлическими пуговицами и серые брюки. Пассажир с черным чемоданом. Вы помните этого пассажира?

— Очень хорошо помню. Он ехал в купе один. Поэтому я его и запомнил.