Искатель. 1991. Выпуск №1

На Юрку ожидающе смотрели выпуклые водянистые, когда-то, наверное, голубые глаза. Юрка не знал, что должен говорить в таком случае, и беспокойно ерзал в мягком кресле, оглядываясь вокруг. Непривычно было сидеть в таком — слишком мягком — кресле. Из такого разом не вскочишь.

— Не скрою, — не стал тянуть паузу дальше хитроумный доктор, — мы заинтригованы вашим стремлением войти к нам. Вашей целеустремленностью, которая превыше всяких похвал. Так что вы хотите нам сказать, о чем спросить?

— Кто меня убил? — осторожно начал Юрка с малого.

— Вас конкретный человек интересует или роковая ситуация?

— Убийца, — уточнил Юрка.

— Пожалуйста, — кивнул головой вежливый собеседник — Вашим убийцей следует считать Льва Давидовича Бронштейна.

— Ну, это враки, — возмутился Юрка, — Бронштейн — это Троцкий. Я родился, когда его уже на свете не было, А стрелял в меня вовсе Гоглидзе. Путаница, видать, в вашей канцелярии.

— Да нет, — с удовлетворением возразил доктор, — стрелял в вас действительно Гоглидзе, а убийца — Троцкий, для которого страна была словно огород для сумасшедшего садовника. Он выпалывал самых зрелых, самых плодоносящих, самых перспективных, оставляя мразь, грязь, негодяев, трусов и палачей. Их потомство не могло быть иным, чем толпой полностью лишенных веры и нравственности индивидов. А вы, можно сказать, жертва, принесенная на алтарь беззакония. И приятно видеть, что лично у вас думательные органы от длительного бездействия не полиостью атрофировались. Во всяком случае, вы можете постоять за себя и восстановить справедливость.

— Как? — заинтересовался Юрка.

— Простите, и это вы меня спрашиваете — как? Вы, ангел погибели? Да вычеркните всех Гоглидзе и прочих брюнетов из списка живых. Вам с вашим огненным мечом предоставлена уникальная возможность.

Я, старый слуга государственности, вам, как истинно русскому человеку, настойчиво это рекомендую. Избавьте мир от генетического мусора и противоестественных соединений, разъедающих любую государственную структуру, подобно серной кислоте, от азиатов, которые, по сути, — одна мафия. Ну, негры сами вымрут, скорее всего под воздействием СПИДа…

— Ясно, — определил Юрка, — фашизм проповедуешь, немец чертов. Все вы фашисты.

— И правильно, — возликовал Яков Шпренгер, — и немцев давно пора вычеркнуть. Узнаю Русь. Истинно русский размах! Слушайте, вы действительно пришли по адресу, вы тот, кого мы так долго ждали. Нам надо сотрудничать, ведь воистину вы, мой мальчик, — бич божий. У вас просто талант к убийству.

— Тебя я убью! — пообещал Юрка.

— Меня? — рассмеялся доктор. — Но я же скончался давным-давно, задолго до вашего рождения, хотя всегда оставался более живым, чем вы, юноша, потому что продолжали жить мои трактаты, мои идеи. Уничтожить меня можно только вместе с ними. Но для этого пришлось бы сжигать все хранилища книг, чистить библиотеки, подправлять историю. Что, впрочем, тоже не исключено, — глаза доктора богословия вспыхнули звездами, — мне все больше нравится ход ваших мыслей, друг мой. Да, это, пожалуй, поле деятельности не менее просторное, чем сведение корня отдельных наций на нет. Пожалуй, вы правы, национальный признак — не самый надежный. Можно облагодетельствовать человечество иначе, и уцелевшие станут молиться на ваш огненный меч. Вы поглядите повнимательней на этот мир. Он в агонии. Мы присутствуем при акте коллективного самоубийства. Двадцать пять процентов детей — мутанты, сплошные дебилы. Если избавить от них человечество, сколько сиделок я врачей освободится, сколько средств, которых здоровым не хватает. Избавить землю от уродов и сумасшедших, от проституток, гомосеков и наркоманов, от неизлечимых больных и искалеченных в войнах, в гигантских, все перемалывающих машинах индустрии и в автомобильных катастрофах, — значит, дать оставшимся глоток свежего воздуха. Освободившаяся земля сможет прокормить живых безо всяких извращений, вроде пестицидов, рок-н-ролла, гидропоники и дерьмократии. Только очень важно не допустить половинчатости. Рука, держащая меч, должна быть твердой.

Юрке казалось, что мутный поток слов захлестывает его, как волна. Он попытался привстать, но кресло, пока он сидел в нем, словно бы изменилось: чуть сдвинулись подлокотники, в податливости которых руки теряли силу, чуть дальше в глубь кресла отошла мягчайшая подушка. Доктор продолжал свою речь, взмахивая длинными худыми руками, и Юрке представилось вдруг, что эти руки с гибкими пальцами тянутся к его горлу как жилы разлохмаченного кабеля. Он с трудом справился с собой и прервал Шпренгера:

— Хватит, профессор. Меня интересует теперь только одно: где найти твоего хозяина?

— Так ведь нет никакого хозяина, — раскатился дробным смешком доктор богословия, — неужели вы все еще не поняли этого? Нет хозяина, есть только слуги. Слуги идеи, слуги порядка.

— А как же звезда?