Искатель. 1991. Выпуск №1

Юрка чувствовал себя настолько усталым, насколько может устать ангел. Он бы напился — если б мог напиться. Сломался бы — если б мог сломаться. Он слишком недавно был живым, чтобы не помнить, как это — жить, и каково умирать, а тем более — погибать. Неужели ему уготована вечная служба похоронщика, как во время чумы, — в кино он видел однажды похоронщиков в одеждах, пропитанных дегтем от заразы, в масках и с горящим трутом. Пугая людей уже фактом своего появления, они крюками зацепляли тела погибших, чтобы трупы не отравляли живых. Неужели такова теперь и его роль, неужели это навсегда? Ведь впереди вечность.

Ангелам не больно, но как передать муку бессилия?

Вдруг решившись, Юрка двинулся к замку людоеда. Дома и улицы на его пути в очередной раз изменились. С трудом, будто что-то мешало, не поверху, а понизу, не на бреющем полете, а едва ли не по-пластунски продвигался он теперь по узким улочкам. Уже не было вокруг толстостенных домов с высокими потолками и окнами-бойницами, домов, похожих на тюрьмы. Да они и были тюрьмами, эти дома, в которых проживали сплошные заложники власти, — само проживание в подобном доме с чужой казенной мебелью и пайком превращало человека в заложника, в фальшивого божка, чья жизнь — сплошной праздник до срока. А в срок его режут. Иной обитатель такого дома был бы счастлив сменить свои хоромы на влажный климат полуподвала. Но в полуподвалы попадала впоследствии его семья, сползая с просторных высот во влажные низы. Если не брали, разумеется, всех вместе... Юрка хорошо помнил эти здания стиля архитектурных излишеств. Но их больше не было: вокруг стояли одни лабазы и терема. Почему, кстати, так похожи эти два слова — терема и тюрьма?

Замок в центре города, в центре холода, на бетоне и средь бетона, и непонятно было, выше он стал того высотного здания, которое заместил собой, или остался прежнего роста, только смотрелся теперь совсем грозно и неприступно. Хотя — двери были открыты. Но не было Юрке пути сквозь эти страшные открытые двери. И не миновать их было, наверное. Двери манили, но и отталкивали. Значит, все еще не пора.

Почему, собственно, его так тянет именно в страшный замок?

— Вадим! — позвал Юрка. — Вадим, отзовись!

Он перенесся от страшных дверей в унылую комнату, где Вадим лежал на постели, а на табуретке рядом с ним была разложена нехитрая трапеза, «цыбуля з олиею» на местном наречии, еда постная не из-за поста, а от бедности и непритязательности.

Юрка пробросился по комнатенке туда-сюда, чтобы снять инерцию полета, и опустился на хилый табурет рядом.

— Ты ешь, ешь, — сказал он.

Сидел он теперь больше для удобства собеседника, чем для своего удовольствия. Он уже привык свободно размещаться в пространстве, понимая, что доверительного разговора ке выйдет, если явится он Вадиму во весь рост, во всем блеске своем.

Я думал о тебе, — Вадим откинулся спиной к стенке, посмотрел на Юрку внимательно.

Вот, спросить тебя пришел, что такое звезда, — сказал Юрка, — я ведь ангелом -то, недавно стал и многого не знаю.

Не то могильщик, получается, не то санитар. Надоело души таскать. Мне бы с автоматом в бой, а не с санитарной сумкой. Знать бы только, какое оно, глазное зло. Раз Бог назначил в ангелы десантника, значит, настало время драки. А я до сих пор не у дел.

Что я могу ответить тебе? — помолчав, сказал Вадим. — Я маленький человек, и звезды никогда не видел. Она — над миром. Одни говорят — звезда, другие — дракон, а на земле сейчас время заклинаний. Только заклинаниями бед не выправишь. Сам знаешь, добро и зло поменялись местами, и их не отличить. Бога отменили в рассуждении, что сами умнее Бога. И никто вроде не пострадал. Пострадали все вместе. Но когда вместе — это практически незаметно. А поскольку некого стало любить и некого бояться — тут сплав такой, тонкий и прочный, — то стали любить и бояться придуманный и на постамент водруженный фантом. Но Бога идолом не заменишь.

Понимаешь, Вадик, — Юрка обращался к человеку, который был много старше, не свысока, а как двадцатипятилетний священник обращается к старухе: «Дочь моя», и она к нему: «Батюшка!» — Понимаешь, я ведь едва армию отслужил, и сразу убили меня. Сначала хотел только одного — найти убийцу и отомстить. Но такое множество вокруг смертей, столько бед — я и забыл про свою. Мне бы звезду эту страшную отыскать, раз от нее все зло. А то — войны кругом, убийства, насилия. Ради чего-то я поставлен ангелом, верно? А по одному рубить бесполезно, я пробовал. Тут не меч, а напалм нужен.

Это не метод, — сказал Вадим серьезно. — Зло — оно где-то фонтаном бьет, так мне представляется. Бьет фонтаном наверху, на горе, а растекается вниз ручьями и брызгами. Мне тоже бывает трудно проходить мимо. Я уж и на улицу стараюсь зря не выходить. Третьего дня иду мимо рынка, смотрю — наперсточники. Ну, шарик крутят, скорлупкой его накрывают: угадай, где шарик. Кругом толпа веселится, а женщина плачет, на пятьдесят рублей ее раскрутили. Я попытался вмешаться, так, оказывается, один крутит, трое охраняют, рядом. Они меня и побили. Да ловко так.