И, несомненно, очень давно дядя Омар выбрал Кирби наследником этих фантастических возможностей, счел, что он сумеет достойно ими воспользоваться, позаботился, чтобы Кирби получил разностороннее образование, которое способствовало бы разумному применению этого устройства. Курсы, которые он прошел по настоянию дяди и которые казались в то время такими непрактичными, теперь наконец приобретали смысл. Социология, психология, философия, древняя история, сравнительная религия, этика, логика, антропология, археология, языки, семантика, эстетика... А затем — одиннадцать лет хитростей, уловок, недомолвок, умолчаний и доброй воли в процессе раздачи денег.
Такая основа, подумал Кирби, идеальна для нового обладателя абсолютной власти. Она сводит к минимуму риск использования устройства в насильственных или своекорыстных целях.
Но, в таком случае, почему же дядя Омар не объяснил ему все заранее? Возможно, потому, что был недоволен им, даже назвал нюней в разговоре с Уинтермором. А когда дядю стало беспокоить сердце, он начал готовиться к смерти, придумал завещание. Сначала часы, а годом позже — письмо. Несомненно, письмо имеет отношение к часам. Что если бы он положил часы в ящик стола и забыл о них? Что если бы он, находясь в движущейся машине, поезде или самолете, передвинул серебряную стрелку, не зная, к чему это приведет? Почему дядя Омар так проинструктировал Кирби и Уилму Фарнхэм, что сразу после его смерти они попали в критическое положение? Конечно же, он не мог не предвидеть, что получится именно так.
Все это было похоже на нечто вроде испытания, но какой-либо системы Кирби здесь не находил.
Впервые он со всей тщательностью изучил часы. Дядины инициалы на крышке, гравированные вязью, почти стерлись. Вблизи головки был захват, позволявший открыть крышку. Поколебавшись, Кирби поддел захват ногтем, и крышка поднялась. Под ней был второй футляр, из гладкого серого металла, но никакой возможности открыть его не представлялось. На внутренней стороне крышки Кирби увидел слова, выгравированные почти так же вычурно, как инициалы, и не без труда перевел с латыни: «Время не ждет никого». Высказывание звучало в духе Омара Креппса. Кирби защелкнул крышку и впервые подумал об источнике энергии. Надо полагать, для искривления пространства-времени требовалось немало энергозатрат. Кирби поднес часы к уху, и опять ему показалось, что он слышит ускользающую музыкальную ноту, в минорном ключе, как дальний ветер в высоковольтной линии электропередачи. Интересно, как долго будут работать часы? Наверное, об этом говорится в письме. Опять оставалось пять минут. Он посмотрел на Бонни Ли с чувством спокойной, устойчивой радости. Столько лет одиночества, а теперь... Он подошел к ней, прикоснулся своими губами к ее неподатливым губам и вернул стрелку на место. По смягчившимся сразу же губам девушки пробежала теплота, и она вскрикнула от неожиданности. Карие глаза сузились.
Ну это подло, —
Мне нужно многое обдумать, Бонни Ли.
Она сбросила сандалии и вытянулась на кровати.
— Устал, пожалуй.
Она хихикнула.
— Какой резвый. — Бонни Ли?
— Нет, родной мой. Я сейчас ни на что не гожусь. Дай мне поспать, потом посмотрим. И ты усни. Вон кушетка...
Не хочется тратить время на сон при всех этих... Она жестом заставила его замолчать, сказав:
Дай-ка мне часы.
Но...
— Я хочу кое-что попробовать, глупый! Не буду я хулиганить, у меня на это сил нет. Ты должен мне доверять, иначе у нас ничего не получится.
Он неохотно отдал часы. Бонни Ли сразу схватилась за головку. Едва уловимое глазом движение — и вот она уже лежит в совершенно другом положении, часы на постели в нескольких дюймах от ее обмякшей руки, глаза закрыты, дыхание глубокое и ровное. Он заговорил с ней, она не ответила. Встряхнул — недовольно пробормотала что-то сквозь сон. Когда он опять ее встряхнул, она потянулась за часами. В последующее мгновение она лежала уже иначе и совершенно голая. Только что она была в одежде. И вот уже одежда висит в воздухе рядом с кроватью. Он опять ее разбудил, она заворчала, взяла часы и переключилась уже на другую половину кровати. Кирби осторожно коснулся ее плеча, и теперь Бонни Ли проснулась совсем легко. Глаза у нее были припухшие от сна. Она зевнула и расслабленно потянулась. Со всеми ее просыпаниями вся процедура заняла две минуты.
- Целых три часа. Х-х-хорошо. Теперь ты. Только разденься, а то одежда, как цемент, — улыбнулась она ему.
Он устроился поудобнее на кровати и перешел в красный мир. Стрелку перевел на полный оборот, чтобы получился час. Потом еще два раза, просыпаясь, переводил стрелку, и наконец почувствовал себя отдохнувшим. Лениво подумал — какая Бонни Ли сообразительная, сам бы он еще долго не догадался, что часы позволяют спать с «ускорением».