Искатель. 1991. Выпуск №3

Я также совсем не уверен, что заговорят завмаг Карпачева или председатель торгового-закупочного кооператива Гринбейн, хотя первую пытались лишить части наворованного, а второго довольно успешно лишили. И уж совсем я уверен в том, что не заговорит заведующий плодоовощной базой Рычков, потому что найден он убитым еще прошлой зимой. Доказательств причастности фирмы «Полынин, Штогрин и компания» к этому делу у меня никаких, но в данном случае это значения не имеет. Рычкова я упоминаю, авось сей факт в Польшина и «выстрелит». Сутенерство Штогрина я упоминаю тоже скорее для количества, опять же на Польшина это должным образом подействует.

Потом я сочиняю, уже в одном экземпляре, поздравление Польшину с наступающим Новым годом. Бросаю взгляд на настенный календарь — через двое суток и полчаса с небольшим это событие произойдет. Вряд ли для Польшина оно будет сопровождаться приятными воспоминаниями, на то и рассчитываю, больше мне полагаться не на что.

Особенно я выделяю откровенность Болотина, его неоценимую помощь в сборе мной столь ценной информации, советую Полынину навестить своего друга на дому.

Вести в нашем городе разносятся на удивление быстро. Закон геометрической прогрессии не в состоянии описать процесса распространения вестей в нашем городе — слишком вяло, медленно выглядит все в этой геометрической прогрессии.

На следующий день после самоубийства Польшина об этом знал практически весь город. Об этом в транспорте, на улицах, в магазинах. — и логично предположить, домыслить, что и в постелях, на кухнях, у мусоросборников — говорили люди, ранее совсем мало слышавшие о самоубийце.

Но ведь и события случились шумные. Полынин ломился в квартиру Штогрина, палил через дверь, ранил хозяина квартиры. Потом он приехал к Болотину, взломал дверь и пристрелил бедолагу Виталия Петровича. А в завершение спектакля спустился к своей машине, стоявшей перед домом, и застрелился, сев перед этим на переднее сиденье и не закрыв дверцу (вот именно, даже такие подробности упоминались в многочисленных устных сообщениях).

И версии излагались — их было несколько, но разнились они в основном деталями, а побудительным мотивом убийства и самоубийства являлись какие-то крупные хищения, осуществляемые Болотовым (он ведь работал снабженцем), и постоянно отчисляемая от них Польшину, часть прибыли. Потом Болотина якобы кто-то выдал — упоминалась женщина-бухгалтер, работающая на организацию Болотина, — информация просочилась в служебные кабинеты непосредственного начальства Полынина, последний попытался поделиться доходами с болотинского предприятия, но его предложения были отвергнуты как гнусные и позорящие честь работника органов и т. д. Словом, Польшин был поставлен в безвыходное положение своим же начальством. И ничего ему не оставалось сделать, кроме того, что он сделал.

Честное слово, меня иногда не то что подмывало сообщить еще раз в разные инстанции подробно все, что я знал о Болотине и Полынине, но уж, во всяком случае, прервать ехидным вопросом очередного распространителя версий — из числа своих знакомых, разумеется.

Я специально встретился с Петриченко, изобразив эту встречу как стопроцентно случайную, хотя готовил ее несколько дней. Петриченко все-таки уговорили остаться на службе, поэтому он был со мной более официален, чем в последнюю нашу встречу в «Шоколаднице».

— Послушай, — спросил я его как бы между прочим, — ты не слыхал такой фамилии — Винокуров?

— А зачем он тебе? — вот уж ментовская привычка: чуть что, сразу буквально «руки за голову, признавайся во всем!».

Ни за чем, — пожал я плечами. — Говорят, стремительно выдвинулся в число самых больших бойцов в городе. Да и бабки приличные косит — несколько групп ведет, в старые добрые времена такого бума каратэ не было.

Я бы тебе не советовал с ним связываться, — внушительно произнес Петриченко. Глядел он на меня при этом в упор.

- Что значит — связываться? В каком смысле?

— В любом. Зацепили тут его по одному делу. В бегах он сейчас.

То, что он сейчас в бегах, для меня новостью не было, я сам его разыскивал уже несколько дней. Но вот то, что они «зацепили», — и, пожалуй, не одного только Винокурова, меня, честно говоря, удивило.

Искренне мое сочувствие филерам всех времен и народов. Сейчас в спецорганах такой род деятельности или даже специализация называется, кажется, внешним наблюдением. Эта квартира мне уже основательно осточертела за два с лишним месяца. И в завершение всего я топчусь под лестницей на первом этаже пятый час, начиная с полуночи, когда к жене Винокурова проскользнул тот, амплуа которого во все времена и у всех народов определялось однозначно. Салонно-литературно-щадяще-лицемерное название его — любовник, погрубее и поточнее он определяется как хахаль, но уж совсем точное определение, как нельзя более отвечающее его непосредственным, специальным функциям, звучит

непечатно.