Искатель. 1993. Выпуск №1

Мать молчала, въедаясь глазами то в одно лицо, то в другое. По закону Чагу следовало изгнать, но изгнать ее сейчас?.. Нет. Слишком уж дорого обошелся семейству Седой зверь, и слишком уж велика была вина самой Матери…

На ночь они окопались на берегу в указанном Чагой месте. Алое закатное солнце падало за неровный облачный бруствер, когда к Чаге подошел Стрый — мрачный, как разоренная степь.

— Старая дура, — проворчал он, присаживаясь перед костерком. — Всех погубит, все семейство, вот увидишь…

Выбрал хворостину потолще, положил на ладонь так, чтобы концы были в равновесии, и медленно, по-особому сжал кулак.

— Плохие времена наступают… Раньше металл был спокойнее… Стальные птицы не падали, никто о них и не слышал… — Он помолчал и повернул к Чаге изуродованное лицо. — Я скажу мужчинам, а они уговорят жен. Матерью семейства будешь ты.

— По закону Мать должна уйти сама, — напомнила Чага.

— По закону… — Стрый усмехнулся. — По закону металл не должен бить сверху, а он бьет… Когда шли через разоренную степь, нашел я старое укрытие, в нем осколков больше, чем костей…

— Там упала стальная птица, — сказала Чага.

Стальная птица — тоже металл, — хмуро ответил Стрый. — Раз он нарушает закон, значит, и я нарушу… Матерью семейства будешь ты.

— Она не уйдет добровольно, Стрый…

— А не уйдет — изгоним! — Он шевельнул пальцами, и хворостина, хрустнув, сломалась у него в кулаке…

Зачем она поверила ему! Ведь знала же, знала, что кому-кому, по только не Стрыю тягаться с Матерью в хитрости… И все-таки поверила.

Несколько дней вела себя как дура: пыталась командовать, то и дело перечила Матери. А та уступала ей во всем. Уступала и терпеливо ждала случая. Видела: власть ударила девчонке в голову, девчонка неминуемо должна оступиться…

Так оно и вышло. Чага чистила рыжую сумку и заметила в комке вычесанной шерсти крупинку металла. По закону шерсть надлежало немедленно сжечь, а тому, кто сжигал, пройти очищение. Но, то ли уверовав в собственную безнаказанность, то ли просто машинально, Чага, повторяя преступление, на глазах у женщин взяла двумя пальцами сверкнувший осколочек и отбросила в сторону.

И тогда раздался первый вопль Матери.

3

Они бежали от Чаги в такой спешке, будто и вправду верили, что металл поразит преступницу немедля. На самом деле блистающая смерть могла годами щадить изгнанника, разя взамен невиновных и правых. И в этом был глубокий смысл: указывая металлу, что ему следует делать, люди могли возгордиться.

Однако справедливость требовала, чтобы преступник был наказан. Поэтому при встрече с таким отверженным самого его надлежало убить, а зверя и скарб взять себе — в награду за доброе дело. В том, что дело это именно доброе, сомнений быть не могло — изгоняли редко и лишь в двух случаях: за убийство сородича и за прикосновение к металлу.

А узнавали изгнанника просто: одинокий прячущийся чужак, как правило, молодой и здоровый. Стариков и калек тоже оставляли в степи, но к ним, конечно, отношение было иное — всякий понимал, что рано или поздно ему суждено то же самое…

Чага хорошо помнила, как Стрый и Натлач захватили молодого чужака, который вместо того, чтобы достойно умереть в бою, попытался прикинуться калекой — говорил, что у него одна нога совсем не ходит. Пленника раздели и, осмотрев, проделали с ним такое, от чего нога мигом пошла. Мужчины сломали ему пальцы и отдали его женщинам. Те, посмеиваясь, увели бедного, как кость, изгнанника за холм, а Колченогая обернулась и крикнула:

— Чага! Ты уже взрослая! Идем с нами!..

Но Чага тогда побоялась почему-то последовать за Колченогой, а вечером все-таки вышла за холм и, отогнав пятнистых хищников, посмотрела. Трудно уже было сказать, что с ним сделали женщины, а что — хищники…

Изгнанницу бы отдали мужчинам…

Чага вздрогнула: показалось, что с вершины холма за ней наблюдает всадник. Это качнул спутанной желто-зеленой макушкой попади-в-меня — невероятно цепкий и живучий кустарник, растущий, как правило, на самых опасных местах. Металл терзал его и расшвыривал, но каждая срубленная ветка тут же запускала в землю корень, и, рассеваемый таким образом, кустарник быстро захватывал целые склоны…

Теперь ей часто будут мерещиться всадники… До самой смерти.

Чага остановилась и, подойдя к Седому, поправила вьюк — так, чтобы он не касался подживающей раны на горбу. Ведя обоих зверей в поводу (Рыжая заметно хромала), изгнанница пробиралась длинной, неизвестно куда ведущей низинкой и все никак не решалась выйти на холм и осмотреться. Оба склона были уставлены живыми столбиками — зверьки стояли довольно далеко от нор и безбоязненно провожали Чагу глазами…

И еще был изгнанник-убийца. Бродяга, уничтожавший ночами целые семейства. Чага была ребенком, когда на охоту за этим таинственным и страшным человеком поднялась вся степь. Его сбили с седла и изломали где-то чуть ли не у самых Солончаков. Потом рассказывали, что обе жепщины, которых он когда-тб уррал и сделал своими женами, дрались вместе с ним до последнего. Странно. Уж их-то бы не тронули…