— А если до завтра это непредвиденное не произойдет?
— Я — ваш, и с превеликим удовольствием.
— Да хранит вас Святой Юбер от неожиданностей!
К святому воззвал Шервиль, но тот, видимо, расслышал только конец фразы. Стоило Шервилю произнести последнее слово, как с бульвара позвонили в дверь.
— Ай–ай–ай! Дети мои, — вскричал я, — сейчас как раз разносят почту.
Жозеф пошел открывать.
Жозеф был моим слугой — бельгийским слугой в полном смысле этого слова, а это значило, что он смотрел на каждого француза как на кровного врага.
Впрочем, вы сами знаете пословицу солдата в походе и школьника на чужом огороде: «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Такова была премудрость Жозефа.
— Жозеф, — сказал Этцель, — если это письмо из Парижа, порвите его.
Через пять минут Жозеф снова возник в комнате с большим конвертом в руке.
— Послушайте, — сказал Этцель, — я вам что поручил?
— Это не письмо, сударь, а телеграмма.
— О Боже, — воскликнул я, — это еще хуже!
— Похоже, наша охота летит в тартарары! — сказал Шервиль.
— Распечатайте депешу сами, друзья, и решите мою судьбу.
Жозеф отдал телеграмму Этцелю, и ее вскрыли. Она содержала в себе три строчки:
«Париж, пятница. Дорогой Дюма, если я не получу «Совести» к пятому числу текущего месяца, то, как мне дали знать Руалье и Ваз, шестого начнут репетировать другую трагедию. Вам понятно, не так ли?
Лаферьер».
Шервиль и Этцель удрученно переглянулись.
— Ну, что вы на это скажете? — спросил я.
— Вам еще много осталось?
— Половина пятой и целиком шестая картина.
— Значит, нет выхода.
— По крайней мере, для меня. Но вы поезжайте. Шервиль расскажет мне об охоте, Этцель приукрасит рассказ, и, не считая того, что я лишусь удовольствия побыть с вами, все будет так, словно я сам съездил в Сент–Юбер.
Я снова взялся за перо, отложенное на минутку на камин, приказал вернуть заряды в охотничью сумку, сумку — в шкаф, ружье — в чехол и с тяжелым вздохом поднялся на второй этаж.
Ах! Если бы кто–нибудь написал за меня эту драму, как славно бы я поохотился!
Пятого вечером законченная «Совесть» ушла почтой в Париж. Шестого утром рассыльный принес мне задний окорок косули, к которому прилагалось письмо:
«Дорогой Дюма,
высылаю вам мясо косули из Септ–Юбера. Сегодня вечером мы с Этцелем зайдем к вам на чашку чая. Обещаю рассказать о такой охоте, о какой вы не слышали со времен Робин Гуда.
Жуане крепко вас обнимает, мы с Этцелем жмем вам руку,
Ваш де Шервиль».
Я дал кухарке рецепт маринада, который составил мой друг Вильмо, один из владельцев «Колокола и бутылки» в Компьени, и снова принялся за работу.
В девять часов вечера объявили о приходе господ де Шервиля и Этцеля.
Триумфаторы вошли под звон фанфар. Первым делом я справился о Жуане. Жуане выдал дочь замуж за сына бургомистра. Охотники прибыли в самый разгар свадьбы.
Через некоторое время Этцель, заранее, казалось, наслаждавшийся впечатлением, которое произведет рассказчик, потряс колокольчиком, предназначенным для того, чтобы вызывать Жозефа, и произнес:
— Слово предоставляется Шервилю.
— Милейший Дюма, — сказал Шервиль, — думается, у меня для вас есть довольно любопытный сюжет.
— Что ж, друг мой, гонорар — пополам.
— Договорились! Теперь слушайте.
— Это приключение произошло с вами?
— Да нет, с дедушкой мэтра Дениса Палана, хозяина харчевни «Трех королей» в Сент–Юбере.
— Сколько лет мэтру Палану?
— Лет сорок пять–пятьдесят.
— Значит, действие переносится к концу восемнадцатого века?
— Совершенно верно.
— Мы слушаем.
— Сначала я должен вам сказать — но так ли? — почему Денис Палан рассказал мне об этом приключении.
— Друг мой! Кажется, вы гоните строку.
— Честное слово, нет! Вступление необходимо. Если я приступлю к долу сразу, без предварительных пояснений, вы ничего по поймете в происшедшем.
— В таком случае, готовьте почву, друг мой. Это великое искусство романистов и драматургов. Только не затягивайте!
— Будьте покойны.
— Из–за свадьбы дочери Жуане, — начат Шервиль, — мы вместо того, чтобы переночевать у него, поселились в харчевне «Трех королей».
Едва туда войдя, мы поняли, что совершили ошибку. С нашей эгоистичной точки зрения было бы лучше поступить нескромно и остаться у Жуане.
Не знаю, останавливались ли когда–нибудь у Дениса Палана три короля и по нраву ли он прибил над дверью столь аристократическую вывеску. Возможно, какие–нибудь три короля действительно попались в эту западню. В любом случае, хоть вы и республиканец, Дюма, долг милосердия требует предупредить коронованные головы, чтобы они, проезжая через Сент–Юбер, не дали соблазнить себя картиной. изображающей трех монархов в королевских костюмах. В общем, короли гоже люди, что бы ни говорил Вольтер: «Pour ^etre plus qu’un rois, te crois–tu quelque chose?»
[2]В трактире «Трех королей» не справляют свадеб и не закатывают пиршеств, долго там не остается ни пеший, ни конный — перекусывают наскоро и дремлют на стуле.
К чести достойного хозяина, большего он и не обещает.
Под красочным портретом трех королей, который служит здесь вывеской, художник в качестве рекламы изобразил небольшой стакан да чашечку кофе. Этим и удовольствовался.