Искатель, 1996 №5

— Интересный у вас перстень, — сказал Гиллель, наклоняясь вперед, чтобы получше рассмотреть привлекший его внимание предмет.

Ван Кунген, к которому были обращены эти слова, вздрогнув, оторвался от газеты, но, увидев незнакомого молодого человека, поднял правую руку, не возражая, чтобы тот мог удовлетворить свое любопытство.

— Это перстень какого-то братства, не так ли?

— Да, студенческого братства.

— А можно взглянуть на него поближе?

— Я не снимал его больше двадцати лет, — сказал Ван Кунген, — он уж, наверное, наполовину врос в палец.

— Двадцать лет. Вы тогда, надо думать, были намного изящнее? — спросил Гиллель.

— О да! — дружелюбно улыбнулся Ван Кунген. — Что поделаешь с годами вес растет…

Официант принес Ван Кунгену суп. Ван Кунген ритуально расправил льняную салфетку и заправил уголком в свой жилет.

— Вы не помните, кто дал вам этот перстень и когда?

— А что, вы интересуетесь драгоценностями?

— Нет, только этим перстнем.

Официант поставил прямо перед Гиллелем заказанное блюдо, но Гиллель не обратил на это внимания.

— Обыкновенный перстень, ничего особенного, — небрежно бросил Ван Кунген, всем своим видом давая понять, что продолжать разговор на эту тему он считает излишним.

— Этот перстень принадлежал Карлу Хаузеру, не так ли?

Внезапно глаза Ван Кунгена округлились, выдавая его испуг.

— Хаузеру?

— Карлу-Гельмуту Хаузеру. — сказал Гиллель, принимаясь за принесенную официантом рыбу.

— Откуда вы знаете об этом? — спросил Ван Кунген, которому было уже не до супа. Его лицо мертвенно побледнело и одновременно покрылось нездоровыми красными пятнами, на лбу вздулись вены.

— Это было в Пенемюнде, помните?

— Пенемюнде? Я никогда там не бывал, — заикался Ван Кунген. — Пенемюнде? Нет!

— Тогда, значит, он дал вам его, скорее всего, в Копенгагене. Вы обычно садились с Хаузером за этот столик. Это было тогда, когда Германия оккупировала Данию. — Гиллель огляделся вокруг, рассматривал посетителей, занятых едой и приглушенными голосами переговаривающихся между собой. — С тех пор здесь ничего не изменилось. Этот старый официант, что обслуживает вас, был старым уже и тогда, когда вы приходили сюда с Хаузером.

Ван Кунген в изумлении уставился на это привидение из своего прошлого. Был бы Гиллель старше, тогда еще можно было бы что-то понять… Но перед Ван Кунгеном сидел молодой человек…

— Свен всегда, сколько я хожу сюда, служил в этом ресторане, — Ваг Кунген отодвинул от себя тарелку с супом и, кажется, вообще потерял всякий аппетит. — Но кто вы?

— Я память Хаузера, — сказал Гиллель и улыбнулся.

— Чушь! Хаузер умер. Умер много лет назад, во время войны, когда нм еще были маленьким мальчиком. Вы знали его?

— Нет. Я видел его только один раз, когда он был уже мертв.

— Значит, он ничего не мог рассказать вам о своем прошлом.

Мистификация, решил Ван Кунген, какая-то загадка, у которой, однако, должна найтись разгадка.

— Хаузер и не рассказывал мне ничего, но я могу вспомнить любую подробность из его жизни и рассказать о ней.

— Вы, должно быть, не в своем уме. Не знаю, чего вы хотите от меня. Хаузер был моим лучшим другом, и я вовсе не намерен терпеть ваши кощунственные шутки.

Ван Кунген придвинул к себе тарелку и стал есть суп маленькими глотками, отвернувшись от Гиллеля.

— Он был вашим другом и верил в вашу дружбу, иначе он не доверил бы вам свою тайну, рассказав, на что он решился. Вы датчанин, а он был немец. Оказавшись в опасности, он не мог обратиться ни к кому, кроме вас. Вы единственный, к чьей помощи он прибегнул в трудную минуту.

Ван Кунген потерял терпение и сделал вид, что встает из-за стола, чтобы уйти, а, может, и впрямь собирался так и сделать.

— Оставайтесь и слушайте, — властно сказал Гиллель. — Вам не уйти от меня, вы сами это знаете. Мне слишком многое известно про вас, Ван Кунген.

Приподняв пенсне, Ван Кунген в упор смотрел на Гиллеля недобрыми, жесткими глазами, но губы у Ван Кунгена дрожали.

— Были обстоятельства, которых я не мог предотвратить, — он понизил голос так, чтобы никто, кроме Гиллеля, не слышал его слов. — Я не мог всего сказать Карлу. Будь он жив сейчас, я рассказал бы ему всю правду.

— Он умер всего лишь несколько дней назад. Если бы он был жив, то сам бы появился здесь. В этом я уверен. Его не выпускали из России, и вы знали об этом.

— Нет, не знал, Я не сомневался, что его нет в живых.

— Я здесь вместо него, — сказал Гиллель. Сейчас память Хаузера доминировала в его сознании. — Вы должны были кое-что передан жене Хаузера Анне. Почему вы не сделали этого?

— Нет, в самом деле, — почему я должен терпеть этот нелепый фарс? Не знаю, кто вы и что за цель вы преследуете, но вам не удастся шантажировать меня.

— Не я первым произнес это слово, а вы, — сказал Гиллель. — Ну что ж, тем лучше. Вы сотрудничали с немцами, но никто не узнал об этом. Вы были колаборационистом, и вас за это следовало повесить.