Для Вендтланда и Слотера связанная с Хаузером история на этом закончилась, и Кори знал, что они довольны результатом. Они пытались осилить идею, слишком абстрактную для них, и считали свою недоверчивость оправдавшей себя, когда фантастическая схема рухнула. Вендтланд уже улетел в Америку, а Слотер пока еще оставался здесь по просьбе швейцарской полиции.
Полиция обращалась к Карен, которая на все расспросы отвечала, что абсолютно ничего не знает и понятия не имеет о том, что побудило Гиллеля проникнуть в дом в деревне Вернате. Гиллель никогда раньше в этой деревушке не бывал, а она, Карен Мондоро, никогда не слышала о человеке по имени Андрес Гузман и не знает, почему Гиллель застрелил его. Кори не сомневался, что полиция не поверила Карен.
Стараясь отвлечься от неприятных мыслей, Кори вдруг увидел знакомого человека, стоявшего у перил, отделявших пешеходную дорожку от воды. Кори сразу узнал эту буйную копну волос и гигантскую фигуру.
— Вот так встреча! — сказал Кори. — Что поделываете в Лугано?
— Жду вас, — улыбнулся Васильев. — Хочу сказать вам, что ваш эксперимент закончился неудачей, доктор Кори.
— Не совсем, — возразил Кори. — Из негативных результатов мы пытаемся извлечь столько же пользы, сколько и из позитивных. Знание того, что не нужно делать, может подсказать правильный путь.
— И вы знаете правильный путь?
— Отчасти. Перенос памяти осуществим, но при этом происходит также трансплантация черт характера, ингибиции, фрустрации, ненависти. Мондоро не сумел совладать с депрессиями, которые были привнесены в его сознание и организм искусственно.
— Я убежден, что Мондоро был неудачным хозяином для РНК Хаузера. Вы или я, или кто-нибудь другой, психически более устойчивый, действовали бы иначе. Уверен, что я, например, способен был бы воспринять и усвоить память Хаузера более беспристрастно.
— Я так не думаю. Мы все принуждены были бы делать то, что задумал Хаузер. А он никому и ни за что не хотел выдавать своих секретов: ни русским, ни нам. Он использовал нас лишь затем, чтобы вырваться от вас. У него были другие планы.
— Какие же?
— Он хотел вернуться в прошлое и начал с Ван Кунгсна. Только тогда Хаузер осознал, что времена изменились и того, что сохранилось в его памяти, он больше не найдет. Его мечта вернуться к жене рухнула. Сын, которого он так любил, оказалось, ненавидит отца. Во время вынужденного пребывания Хаузера в Бойконуре его любовь к родной стране стала, видимо, гипертрофированной. Германия, очищенная от скверны нацизма, в представлении Хаузера была готова принять его как героя, несправедливо осужденного и подвергшегося насилию, героя, который вернулся бы в свое Отечество с одним из величайших открытий атомного века: формулой, позволяющей управлять энергией расщепления водорода — в мирных целях! Но Германия разрушила его иллюзии — как это сделали его жена и сын — в силу обстоятельств и необходимости.
— Вы полагаете, Хаузер сжег свои записки, однако в его памяти это открытие могло бы до сих пор сохраниться?
— Так оно и было.
— В таком случае Мондоро знал ее! Я подозревал даже нечто большее. Но теперь эту формулу знаете вы, Кори!
— Нет, не знаю. Я просил доктора Мондоро и даже настаивал, чтобы он ни о чем подобном мне не сообщал.
— Но почему?
— Инстинкт самосохранения, вероятно. Вы оставите нас в покое, дадите нам спокойно уехать?
Васильев пожал плечами.
Кори помолчал, думая о чем-то своем, и вдруг лицо его просветлело.
— Мы должны найти другой путь, другой подход к переносу памяти, — сказал он. — Прежде всего, необходимо исследовать влияние энзимов, поскольку от них зависят эмоции. При выделении РНК в чистом виде и использовании только селективных молекулярных структур следовало бы как можно больше приблизиться к чистому переносу памяти без примеси индивидуальных особенностей и черт характера донора.
— Вы одержимый человек! — с восхищением глядя на Кори, сказал Васильев. — Вы никогда не признаете какую-нибудь проблему неразрешимой.
— Решение проблем не имеет ничего общего с нашими личными предпочтениями и склонностями. Наука руководствуется своей собственной, движущей ее изнутри логикой и действиями, абсолютно не зависящими от выбора людей и управления с их стороны. Она неудержимо стремится к совершенству и идет от одного достижения к другому, устраняя любое препятствие на своем пути. Ничто не может остановить ее.
Оба они смотрели в ту сторону, где совсем еще недавно за серой пеленой дождя скрывались вершины Альп. Дождь прекратился, и горы теперь четко вырисовывались вдали на фоне ясного неба.
— Наконец-то наступил ясный день, — сказал Васильев.
— Не того ли мы ищем и в науке? — отозвался Кори, не отрывая глаз от цепи горных вершин, покрытых вечными снегами и вдруг представших перед ними во, всем своем великолепии. — Не к тому ли стремимся мы, чтобы рассеялся туман, скрывающий от нас истину, и она явилась бы нам, как ясный день?
Александр Чернобровкин
НАЕЗД