Искатель. 1997. Выпуск №1

— Где я его найду?

— Кюхельбекера? Возможно, он с императором. У них много общих дел. Или он у себя. Найди кабинет начальника вокзала. А впрочем, ты можешь спросить. Спроси, не видели ли господина Кюхельбекера. Или Вилли. Он любит, когда его так называют…

— Я скоро вернусь, — сказал Егор Люське. — Сиди и жди меня. И не бойся.

— Я не дам ее в обиду, — сказал доктор. — Даже если это будет сам император.

Егор закрыл за собой дверь и подумал, что все-таки какая-то угроза от жирного императора исходит. Но сейчас лучше о нем не думать. Лучше думать о том, как он убедит Кюхельбекера отпустить их с Люськой обратно. Егор не знал, какие слова он отыщет для такого разговора, главное, чтобы Кюхельбекер понял, что произошла ошибка, что они с Люськой принадлежат совсем другому миру и ошибку надо исправить.

Егор вышел в большой зал, где так же, как и раньше, разгуливали бездельники, ожидавшие выхода императора, а может быть, нового обеда или казни. И так день за днем, вернее, весь день без перерыва, а день этот длится тысячу лет. Наверное, лучше броситься из окна, как тот самоубийца на Университетской, если тебе скажут окончательно, что ты вечный узник в стране бессмертных.

Буквально через несколько шагов Егор натолкнулся на Дантеса, который торчал посреди зала, задумчиво накручивая на указательный палец светлый локон.

— Ты где пропадал? — строго спросил Дантес, обрадованный тем, что ему подвернулось занятие.

— Меня доктор послал Кюхельбекера найти, — соврал Егор, решив, что так сказать лучше, чем признаться.

— А зачем? — спросил любопытный Дантес.

Егор не успел ответить, как их прервали. Подошла полная рыхлая девица лет двадцати, в очках с одним стеклышком, за ней шел бородатый мужчина с гитарой на ремне через плечо.

— Мальчик, ты поешь Окуджаву? — спросила девица.

— А что? — ответил вопросом Егор.

— Мы расширяем группу, — сообщила девица.

— Оставь его в покое! — прикрикнул на девицу Дантес. — Видишь, что я с ним разговариваю!

— Ах, только не думайте, что я вас испугалась! — сказала девица, но отошла.

— Так зачем тебе понадобился наш канцлер? — спросил Дантес, глядя вслед девице.

— Доктор хочет, чтобы он поговорил с Люсей.

— Ах, как это интересно! О чем же?

— Вы лучше сами спросите, — сказал Егор.

— Ну ладно, — миролюбиво сказал Дантес. — Он мне все равно расскажет. Так ты его ищешь?

— Ищу.

— А он на площадь пошел, — сказал Дантес. — Там драка получилась.

Дантес рассмеялся. Он продолжал:

— Народ кинулся пепел собирать. Как остыло, кинулся собирать.

— Какой пепел?

— Ну как же — если набрать пепла от сожженного, то в карты везет и еще много полезного. А у нас давно никого не сжигали… Иди, иди, он там, наводит порядок.

Егор вышел на площадь.

В отдалении, возле обгоревшего столба, суетилась кучка людей.

«Это же Средневековье, — подумал Егор. — Неужели в такое возможно верить?» Он понимал, что возможно. Мало ли во что верят дураки на нашей Земле; посмотри любую газету — то белая магия, то колдун, то экстрасенс. Стыдно за человечество.

Егор перешел через площадь. Над его головой все так же бежали сизые облака. Но должны же они когда-нибудь кончиться!

Возле костра никакой драки не было. Люди, в основном совсем старые, возились в пепле, собирали обгорелые палки, угольки — видно, пепел мадам Помпадур и в самом деле представлял для них ценность. Кюхельбекера не было видно.

— Егор! — окликнула его древняя женщина, которая некогда была, наверное, даже красивой. Но это было очень давно.

Откуда она его знает?

— Вы меня? — спросил Егор.

— Как я рада, что вас нашла, — сказала женщина низким, хриплым, прокуренным голосом. — Вас ждут.

— Кто меня ждет?

— Вас ждут мои друзья. Нам необходимо поговорить.

— Но я же тут никого не знаю. Я ищу Кюхельбекера.

— Кюхельбекер никуда не денется, — строго сказала женщина. — Есть несравнимые ценности. Я представляю ценности моральные. Кюхля — всеобщую продажность. Вы меня понимаете?

— Нет, не понимаю.

— Именно мои друзья могут вам помочь. Вам же нужна помощь?

— Но недолго, ладно? — сказал Егор.

Женщина хрипло засмеялась.

— Здесь не бывает таких понятий.

— Такие понятия везде бывают, — возразил Егор. — У меня пульс бьется, значит, время идет.

— Он перестанет биться. Так пойдем, мой мальчик? Мой утренний барабанщик.

Она направилась через площадь к зданию гостиницы. Но не к ней, а к дому рядом, старому, кирпичному, явно дореволюционному.

Со стороны вокзала в стене была небольшая ободранная коричневая дверь.

Женщина стукнула в нее три раза.

— Кто идет? — спросили изнутри.

— Заря свободы.

Дверь открылась. За ней стоял амбал в белом халате, которого Егор раньше видел на площади.

По темному коридору они спустились в подвал. Женщина вела его за руку. Впереди горел свет. Неожиданно Егор оказался на сцене.

Сама сцена была размером со среднюю комнату, какие бывают в жэках, небольших учреждениях или странных полуподвалах, отданных штабам гражданской обороны. Тут и устраиваются собрания — от союзных до ветеранских. Егор сразу вспомнил, когда он был в подобном зале: приходил с бабушкой, когда его не с кем было оставить дома.