Искатель. 1997. Выпуск №1

Мимо автомата быстро шагали Семиреченские. Когда-то они были тетей Ниной и дядей Борей. Теперь превратились в Нину и Борю — стирается разница в возрасте. Одно дело, когда им по двадцать три, а тебе — три. Другое, когда тебе шестнадцать, а им и сорока нет.

В телефонной трубке попискивали отдельные голоса. Возбужденные и веселые. Видно, гости объясняли Сергею, почему они припозднились. Сергея не было очень долго. Егор в сердцах чуть не бросил трубку.

— Я слушаю, — сказал Сергей.

— Позвони моим и скажи, что я буду встречать Новый год у тебя.

— Ты с ума сошел! У меня же тарелок не хватит.

— Не бойся, я к тебе не приду. Мне нужно только, чтобы они не волновались.

— Не валяй дурака. Они тут же потребуют тебя к телефону, чтобы ты сам все объяснил. А откуда я тебя возьму?

— Ну, тогда скажи, что я только что от тебя вышел. Поехал домой.

— От меня к тебе почти час ехать. Все пропустишь. Ты что, хочешь Новый год на улице встретить?

В голосе Сергея звучала тревога. Он такой же, как все. Он не может отказаться от общего веселья.

— Позвони, пожалуйста, чтобы им Новый год не сорвать.

— Вот сам и позвони. Не буду врать.

— Я не могу, у меня больше жетона нет.

— Что? Сорвалось? С магнитофоном.

— Сорвалось.

— Ну, вот видишь! Я же предлагал поехать вместе.

— Пустой номер. Его без гранатомета не проймешь.

— Послушай, иди домой. Под Новый год все добрые. Бить же не будут!

— Меня никто никогда пальцем не тронул.

— Вот видишь.

В трубке послышалась возня, словно туда залез большой жук, потом девичий голос закричал:

— А это кто? Кто говорит? Приходи к нам, незнакомец.

— Я незнакомка, — ответил Егор и повесил трубку. Так он и не понял, позвонит Серега или стушуется. Без четверти двенадцать.

Окна отсюда не видны, надо вернуться во двор. Но зачем? Затея с Калугой и Сочи была мальчишеством, тебя снимут с поезда милиционеры и как малолетнего хулигана вернут папе с мамой.

Может, и в самом деле возвратиться, надеясь на то, что Новый год склоняет людей к доброте? Склоняет, но только до третьего тоста. А потом начнется! И все это оттого, что родители Егора не любят. И давно уже не любят. Наигрались, а теперь не ведают, как избавиться. Помнишь, как в ноябре отец сказал: «Жалею, что не отдал тебя в Суворовское училище!» Если Егора не станет, им только легче — отец давно мечтает о кабинете. Теперь займет его комнату. И с чего Егор решил, что они кинутся искать по моргам? Они выполнят свой долг, не найдут и будут жить в ореоле мучеников. «Знаете, они потеряли сына! Пропал без вести! Несчастные родители! Правда, мальчик был трудный…»

Стало холодно. Под утро, наверное, ударит мороз. Так что ночевка в сугробе нас не устраивает.

И тут Егор вспомнил — есть место, куда ребята бегают покурить, а те, кто повзрослее, — целоваться.

Площадка перед чердаком! Вряд ли кому придет в голову забираться туда в новогоднюю ночь.

Егор перебежал через газон, заваленный слежавшимся снегом, переждал за машинами, пока в подъезд вваливалась целая семья, причем папаша тащил длинную худосочную елку. Что они, ее ночью наряжать будут?.. Ну вот, вроде путь свободен.

Егор вошел в подъезд. Лифт долго возвращался сверху. Егору все казалось, что сейчас за спиной стукнет дверь подъезда и кто-нибудь из гостей или соседей спросит: «А ты что здесь делаешь?»

Наконец двери лифта разъехались. Егор шагнул внутрь, и рука, не подчиняясь мозгу, нажала на кнопку пятого этажа.

Только доехав, Егор спохватился, что ему надо выше.

На девятом, последнем, этаже Егор вышел из лифта. Четыре квартиры и ажурная железная лестница наверх к чердаку.

Егор задержался у лифта, стараясь среди торопливых — ведь последние минуты — звуков угадать те, что доносились с пятого этажа. Да что услышишь, если дверь в квартиру закрыта!

Егор не пошел на чердачную площадку, а начал спускаться по лестнице — как во сне. Не хотел, а спускался. Восьмой этаж, седьмой… этажом ниже остановился лифт, застучали шаги, звонок в дверь — нервный, отрывистый, — и следом раздался взрыв голосов:

— Успели! Какое счастье! Что случилось? А мы уж думали…

Они-то успели. Теперь вместе со всеми поедут на поезде «Новый год». Кому-то это кажется счастьем…

Егор подождал, пока дверь захлопнется и отрежет звуки. Затем пошел дальше. Нет, он не собирался к себе — только дойдет до двери, а там… Егором овладела тупость.

Ноги сами принесли его к двери. Он постоял, рассеянно водя пальцем по медным шляпкам гвоздей, рассекавшим ромбами черный дерматин, которым была обшита дверь. Ничего не разберешь. Только гул голосов.

Рука сама достала ключ, сунула его в скважину и повернула. Дверь беззвучно отворилась. В прихожей было много шуб и пальто — они перегрузили вешалку и лежали грудой на стуле. А рядом, как в магазине, стояли строем женские сапоги.

Из большой комнаты доносились голоса. Если говорят о нем — он шагнет дальше.

Голос Бори Семиреченского:

— Ну, у всех налито? Артур, телевизор включил?

— Включаю.

Голос отца:

— Садитесь, а то упустим.

Нина:

— Ну, кто же откроет шампанское? Где настоящие мужчины?

Но мать? Она-то думает о Егоре?

Вот ее голос: