Слава богу, это она, следовательша. Можно перевести дух.
— Здрасьте, Татьяна Григорьевна, — радостно заявил Суриков прямо с порога. — А я уж беспокоиться начал, что мое дело опять кому-то новому отфутболили. Чего же мне так не везет, а? Никому я не нужен, все меня спихнуть подальше хотят. Спасибо, хоть вы от меня не отказались.
— Здравствуйте, Суриков, — сухо сказала она. — Садитесь. Времени у нас с вами мало, поэтому будем его экономить. Давайте начнем все сначала, но в хорошем темпе, не будем застревать там, где и так все понятно. Договорились?
— Чего это сначала-то? — принялся дурачиться Сергей. — Давно уж к концу пора подбираться да освобождать меня вчистую, а вы опять сначала. Не надоело вам?
— Мы же договорились, — недовольно поморщилась Образцова, — не тратить время зря. Приступим. Как вы добирались до Москвы, поездом или самолетом?
Ему показалось, что он оглох. Кровь бросилась в голову, в ушах зашумело. Какая Москва? Как она узнала?
— Я повторяю вопрос. Как вы добирались до Москвы? Мы договорились, Сергей Леонидович, что время будем беречь, поэтому ставлю вас в известность, что вас видели в доме, где произошло убийство, описали довольно подробно, а потом опознали по фотографии. Вы там были, это установлено. И оставили на месте убийства отпечатки своих пальцев и ботинок. Мне в третий раз повторить вопрос или вы ответите?
— Поездом, — почти прошептал он и сам удивился тому, как тихо прозвучал его голос. Ему казалось, что он сказал это довольно громко.
— Как вы вошли в квартиру Шкарбулей?
— Дверь была не заперта. Я…
— Да?
— Я не убивал их. Они уже были… когда я пришел… Я испугался.
— И что сделали?
— Ушел.
— Долго пробыли в квартире?
— Нет… Я не знаю… Я испугался. Недолго. Минут пять, наверное.
— Что было потом?
— Поехал на вокзал. Сел в поезд.
— Билет купили перед отходом поезда?
— Нет, у меня был уже. Я здесь купил сразу туда и обратно. Я не убивал, честное слово! Я не убивал! Они уже были мертвые, когда я пришел! Лежали в луже крови! Ну почему вы мне не верите? — Вы были раньше знакомы с кем-нибудь из семьи Шкарбуль?
— Нет.
— Зачем же вы к ним пришли?
Он молчал. Что он мог ей сказать? Что пришел их убить?
…Кроме телевизионных программ, содержащих криминальную хронику и другую такого же рода информацию, старуха Бахметьева обожала детективы. И смотреть, и читать.
— Зло должно быть наказано, — заявляла она Сергею.
Посмотрев фильм, в котором преступнику удавалось ловко обойти полицейских, она недовольно ворчала:
— Плохое кино, неправильное. Нельзя совершать преступления безнаказанно. За содеянное зло должно следовать возмездие, это закон, по которому устроен мир, и нарушать его никому не дано.
Суриков только посмеивался про себя над старухиной несовременностью. Но однажды решил ее поддеть:
— Если вы так твердо считаете, что любое зло должно быть наказано, то что ж вы своей невестке все с рук спустили? Сами же говорили, что она вас смертельно оскорбила и унизила. И денег своего родного сына вы так и не увидели, она все к рукам прибрала. Выходит, для кино у вас одни законы, а для вашей собственной жизни — другие?
Реакция Бахметьевой была неожиданной. Она медленно подняла голову и внимательно посмотрела на Сергея, потом запавшие губы раздвинулись в странной улыбке. Суриков никогда раньше не видел, чтобы Софья так улыбалась, хотя прожили они вместе уже года полтора.
— А кто тебе сказал, Сереженька, что ей это с рук сошло? Нет, не простила я ее. И жду, когда она будет наказана.
— Да кто ж ее накажет, интересно знать? — продолжал насмешничать он. Ему вовсе не хотелось обидеть хозяйку, он был очень к ней привязан и относился к старой женщине со всей теплотой и нежностью, на которые вообще был способен. Но был он еще слишком молод, чтобы уметь точно чувствовать ту грань, за которой кончается шутка и начинается разговор всерьез. — Бог, что ли? Так вы же в бога не верите, Софь-Ларионна, вы и в церковь не ходите. Нет, что-то у вас концы с концами не сходятся.
— Ну что ж, буду ждать, пока найдется человек, который их вместе сведет, — бросила Бахметьева загадочную фразу. — Мне самой-то это уже не под силу. А закон — он действует обязательно, другое дело, хватает ли у человека терпения и сил дождаться. Ну, мне, Сереженька, терпения не занимать, если уж я двадцать лет лагерей и поселений вытерпела и не сломалась, если я своего сына любимого двадцать лет не видела и не сошла с ума, если его смерть пережила, то и справедливости дождусь.