Искатель. 2004. Выпуск №10

В наступившей тишине воздух потяжелел. Это пары жигулевского пива. Подсознанием я чувствовал, что дальше спрашивать не нужно. И просто нельзя… Зачем спрашивать, если догадка оборачивалась явью. Но глазенки деда бегали, готовые вырваться из своих зарослей. Спросил я как можно спокойнее:

- Никифор, а что с ребенком?

- Вырос и вернулся туда, где произошел.

- И где… он?

- Вон сидит, как таковой.

Сидит? Мой взгляд едва не проскочил мимо, отыскивая, на кого кивнул дед. Вместо Ольшанина сидел человек с до того красным лицом, что оно, похоже, было способно опалить бакенбарды… Ни глаз, ни носа, ни рта - кровавый шматок мяса. Ни спрашивать, ни слушать я не мог, раздираемый злобой на деда. Разве можно так, сразу, в лоб?

Майор спрашивать мог:

- Никифор, ну а после войны?

- Разруха да голодуха. Поумирали все или погибли. Не до следствий.

- А вы-то трое?

- Нам она платила, чтобы молчали в кулачок. Ольшанину Нюрку уже не вернуть.

- Ну и чем кончилось?

- Все пошло вперекосяк. Лийка в денежном пособии нам отказала. Мы на дыбы: мол, заявим куда надо. Ну, она и прибегла к волчьей отраве. Сперва одного, потом второго. Моя очередь подошла. Я поскорее сочинил подметное письмо в прокуратуру…

Стуки… Две пули сквозь грудную кость… Уже доказано, что младенец в утробе матери все слышит и впитывает. Разговоры, музыку… Якобы с восьми месяцев уже запоминает слова. А уж стук пуль сквозь грудную кость…

- Где ее могила? - произнес голос, мне незнакомый и вроде бы механический.

- Нет, Митя, у нее могилы. Лийка кричала, что собаке собачья смерть. А собак не хоронят.

- Я выйду, подышу, - сказал Ольшанин и скрылся за дверью.

Мы остались втроем! Не говорили и не смотрели друг на друга. Тишина, словно двухпудовка, повисла. Первым очнулся Никифор:

- А ведь Лийка сейчас у себя в домике.

Мы с Петром вскочили, отшвырнули стулья и бросились к машине…

37

Спешить - народ смешить. Бензин на нуле. Майор достал две канистры и заправился. Тут позвонили из ГУВД, и какой-то начальник начал донимать его расспросами. В последний момент затарахтел мотоцикл и возник участковый, тот, который был на эксгумации и расследованием интересовался. Мы его взяли с собой…

Подъехали солидно: впереди мотоциклист, за ним наш автомобиль. Скромный домик с петушком на крыше… А ведь его хозяйка наверняка имеет миллионы, которые мне предстояло отыскать.

Мы поднялись на крыльцо. Майор постучал. Тишина в доме, тишина в цветах и травах. Петр стукнул настойчивее - костяшками пальцев. Никакого отклика. Неужели хозяйка смылась?

- Дверь-то не заперта, - удивился майор.

Мы вошли. Никого, и тихо. Сколько написано в научных статьях и в детективах про отпечатки пальцев, следы обуви, потеки крови… Но никто не обратил внимания на тишину - на криминальную тишину.

Амалия Карловна сидела за столом. По-домашнему, в халате, положив голову на скрещенные руки, упертые в столешницу. Вазочка с вареньем, чашка… Видимо, она пила чай - в криминальной тишине.

Я взял ее руку, душистую, еще теплую, не живую. Пульса не было.

- Она же умерла, - тихо удивился лейтенант.

- Убита, - поправил я.

- Крови-то нет…

- Отравлена.

- Но как? - теперь удивился Петр.

Скатерка была мокрой. Мокрым оказался и ворот ее халата. Все пуговицы оторваны с мясом. Глаза выпучены. Рот приоткрыт не то и улыбке, не то в оскале. Ноги под столом скрючены.

Рядом с сахарницей лежала фляжка, казавшаяся посторонней в этом доме. Крышечка не навинчена и болтается на шнурке. Я нагнулся и понюхал открытое горлышко.

Запах сладковато-томный, с горчинкой… Я сильнее втянул этот запах, но отпрянул, догадавшись, что он хочет обволочь мое сознание чем-то сладковато-томным.

- Петр, он силой заставил ее выпить этот смертельный настой.

- Значит, убийство, - правильно решил участковый.

- Что будем делать? - спросил майор, прекрасно зная, что.

- Я позвоню, вызову доктора и криминалиста, а ты дом опечатай…

Разгоняя кур и собак, мы понеслись по деревенской улице. Опять механизированной колонной: мотоцикл впереди, автомобиль сзади. И я поймал себя на неприемлемом для следователя желании - оттянуть арест Ольшанина. Потому что история деда Никифора в моем сознании еще не улеглась и просто не уместилась. Что скажу Ольшанину, о чем спрошу?.. Как разговаривать с человеком, которому через двадцать с лишним лет слышится расстрел матери? Но он убийца убийцы своей матери…

Мы приехали. Ольшанин, видимо, нас ждал с рюкзаком на плече у распахнутой калитки. Его лицо… Никакого прилива крови. Как обычно, бледное и спокойное. И уж совсем я оторопел - Ольшанин улыбался.

- Чему? - вырвалось у меня.

- В голове не стучит.

- Вот как… совсем?

- Ни разу, тишина, как в лесу.

- Потому что отомстил за мать?

- Нет, я отомстил только за двух отравленных.

- А за мать?

- За нее человеческой кары не существует. Пусть Бог…

Майор гладил собаку. Участковый стоял у мотоцикла, извлекая из сумки наручники. Откуда-то сверху, с небес, пал на землю непонятный звук: что-то среднее между журавлиным курлыканьем и органом.

- Лебеди, - любовно сказал Ольшанин.